— Вон оно как!

— Это кто? — удивленно спросила Наталья Михайловна у меня, когда мы отошли от моего подворья.

— Домовой мой, — как можно равнодушнее, мол, так и надо, сообщил я.

— Домовой⁈ — взвилась учительница. — Ты так спокойно говоришь об этом! Домовой!

— Тсс, — я приложил палец к губам. — Сейчас вы всё поймете.

Едва мы подошли к подворью тетки Цветаны, как калитка, словно сама, открылась, приглашая нас войти. Я прошел первым.

Цветана ждала нас у крыльца, неожиданно поклонилась мне в пояс, поздоровалась. Такого приветствия я не ожидал, замешкался, но быстро соориентировался, поздоровался и представил их друг другу. Наталья Михайловна робко поприветствовала бабку из-за моей спины.

— Антон! — тут же заявила тетка Цветана. — Ты иди покамест к себе, а мы поговорим здесь о своём, о бабском. Иди, милок, иди!

Я такой напористости совсем не ожидал. Мне это совсем не понравилось.

— Тётка Цветана, — сказал я и погрозил ей пальцем. — Имей ввиду. Сама понимаешь, чтоб ничего там! Голову враз откручу. Ты меня знаешь!

Цветана отнюдь не испугалась, с пониманием мне кивнула:

— Мы, как закончим, — добавила она. — К тебе придем.

— Хорошо.

Я ушел к себе. В беседке Евсеич уже разжег самовар, выставил две чашки, вазочки с вареньем и сушками, поставил сахарницу. Кузька опять требовательно ткнулся мне в колени, гладь, мол, хозяин!

— Иль свой кофий будешь? — его переход на просторечье меня веселил. — Басурманское варево?

— Евсеич, вот что ж ты язык-то уродуешь? — заметил ему я. — Ты ж сколько книжек перечитал! «Евгения Онегина» наизусть знаешь! А разговариваешь как дед старый неграмотный!

На чердаке заброшенного дома, полуразвалившейся избы, откуда я забрал домового, оказалась большая библиотека. Умерший хозяин дома, как потом поделился домовой, был сыном «бывших», из дворян, которые скрывались здесь, в деревенской глуши от советской власти. Так домовой приобщился к литературе. Чтение ему понравилось. После переселения ко мне, Авдей Евсеевич потихоньку перетаскал к нам на чердак все книги оттуда. Чему я был только рад.

Евсеич засмеялся и заявил:

— Я домовой, живу в деревне, вдали от цивилизации. Мне положено таким языком изъясняться!

— Ладно, Евсеич, — я сел за стол. — Объясни мне, зачем ты к нам вышел, перед Натальей нарисовался, хозяйкой её назвал?

Домовой взгромоздился на стул, усаживаясь напротив меня, осмотрелся вокруг:

— Хозяин, я ж вижу! Цветана — белая ведьма. А белые ведьмы, они когда-то от берегинь пошли, понимаешь? Гостья твоя — тоже ведьма, только не осознавшая своей силы, и тоже белая. Только, если брать по нитям родства, по крови, то она ближе к берегиням, чем Цветана, будет! Ты видел, как Кузьма на неё отреагировал? Что собаки, что волки ведьм на дух не переносят, что белых, что черных, а её он принял. Стало быть, ближе она к берегиням, чем та же бабка. Вот какая штука-то…

Я впал в ступор, потёр затылок. А домовой продолжал:

— Если ты её хозяйкой в дом введешь, семья ваша наикрепчайшей станет, семя здоровое у вас будет, а детки пойдут — одно загляденье! Глядишь, и род чародейский возродится.

— Евсеич! — возмутился я. — Она старше меня на восемь лет! Или на семь…

Я задумался, посчитал. Нет, всё-таки на семь.

— Хозяин! — отмахнулся домовой. — Вам вместе жить лет пятьсот, а то и больше… Вы ж чародеи, порой, поболе нас живёте…

Я так и замер с открытым ртом. 500 лет! Я даже об этом и не задумывался раньше.

— Смотри-ка, — Евсеич ткнул пальцем в огород. — Дед лесовик к нам в гости пожаловал!

По огороду к нам важно вышагивал лесной Силантий Еремеевич, тоже весь нарядный, в новой телогрейке, что я ему привез, начищенных до блеска, пахнущих свежим березовым дегтем, черных сапогах.

— Здравствуй, Антон! — церемонно протянул мне руку лесовик. — Говорят, ты хозяйку в дом привёл?

— Здравствуй, Силантий Еремеевич! — я пожал протянутую руку. — Присаживайся, чай пить будем.

Домовой налил еще одну чашку, придвинул гостю сахар, бараночки-сушки. Еремеич сделал глоток, другой, разгрыз сушку, снова глотнул чаю, посмотрел на меня.

— Ученицу я привёз бабке Цветане, — сообщил я. — Ученицу. Она в школе у меня учительницей математики была.

— Сколько годочков? — деловито поинтересовался Еремеич.

— 23, — ответил я.

— Самый раз! — заметил лесовик. — Ты это, Антон, в лес с ней сходи к заветной дубраве. Пусть она там ключ отворит.

Он отставил чашку в сторону.

— Если берегиня ключ отворит, вода в нём живой будет! Понимаешь? Живая вода в моём лесу будет!

Я закашлялся, жалобно улыбнулся:

— Еремеич! Я ученицу Цветане привёз! И то неизвестно, как оно пойдет, захочет она учиться или нет? Скажет, ну вас нафиг, вези меня домой, и всё закончится, не начавшись! Какая берегиня? Почём ты знаешь?

— Сорока на хвосте принесла! — отрезал лесной хозяин. — У твоей ученицы-учительницы древняя кровь!

Я только развел руками. Спорить с лесным хозяином и домовым было бессмысленно и бесполезно. Они, что говорить, знают о «давешних временах» побольше меня.

Калитка отворилась. Тихо ступая, во двор зашла Наталья Михайловна. Одна, без Цветаны. Она молча подошла к нам, совершенно без какого-либо удивления кивнула Еремеичу, села за стол. Авдей Евсеевич быстро налил в чашку заварки, подлил кипятка из самовара:

— Пейте, хозяюшка, на здоровье!

— Я бы съела чего-нибудь, — задумчиво, ни на кого не глядя, сказала она.

— Сейчас, сейчас! — домовой мгновенно сорвался с места и рванул в дом. Я усмехнулся: он за моей maman так не ухаживал. Через несколько минут он притащил тарелку с бутербродами — хлеб, сыр, масло, колбаса — на выбор и выставило перед Натальей Михайловной. Она поблагодарила его кивком головы, взяла один с колбасой, аккуратно откусывая и запивая несладким чаем, съела его.

— Ой, что ж ты, хозяюшка, чай-то несладкий пьешь? — всполошился домовой. Я улыбнулся его услужливости, взглянул на