Серебряный ничуть не смутился. Более того, казалось, он был даже доволен такой бурной реакцией.

— Уважаемая Анна Витальевна, приношу свои глубочайшие извинения за причиненные неудобства. Но уверяю вас, мои действия имели исключительно профилактический характер.

— ПРОФИЛАКТИЧЕСКИЙ⁈ — она чуть не задохнулась от возмущения. — ВЫ ИЗДЕВАЕТЕСЬ⁈

— Ни в коем случае, — Серебряный оставался абсолютно невозмутим. — Это была необходимая проверка. Никаким иным, менее затратным способом я не смог бы удостовериться в высочайшей компетентности и… особых, уникальных качествах целителя Разумовского.

— Проверка? — я, наконец, подал голос, скрестив руки на груди. — Вы устроили весь этот трехдневный спектакль со смертельным исходом, чтобы просто проверить меня?

— Именно, — он кивнул. — И должен признать, вы превзошли все мои самые смелые ожидания. Большинство врачей, даже магистры, продолжают искать несуществующую болезнь неделями, пока «пациент» не «умирает» у них на руках. Вы же разгадали иллюзию всего за три дня.

Фырк хихикнул мне на ухо.

— Я с первого дня подозревал, что что-то не так, — сказал я вслух, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более уверенно и небрежно. — Любую реальную, даже самую сложную болезнь я бы диагностировал за сутки максимум. А тут — прямо медицинская загадка века.

На самом деле я до последнего момента бился как рыба об лед, пытаясь найти несуществующий патоген. Но им всем об этом знать совершенно необязательно.

— Загадка, которую вы, тем не менее, блестяще разгадали, — Серебряный улыбнулся своей самой обезоруживающей улыбкой. — Признаюсь, я восхищен. Что именно выдало меня? Какая деталь стала для вас ключевой?

— Все выдавало, — я пожал плечами. Мой голос звучал как можно более небрежно. — Ваша игра была великолепна, но в ней были логические изъяны. Смена симптомов была слишком резкой и театральной, как в плохой пьесе. Анализы — слишком чистыми и идеальными, что противоречит законам физиологии. Но главное — ваша эмоциональная реакция. Настоящие пациенты, стоящие на пороге смерти, не удивляются, когда им говорят, что они скоро умрут. Они впадают в панику, отрицают, торгуются с судьбой. А вы удивились. Потому что ожидали совершенно другого сценария.

— Проницательно, — он кивнул с неподдельным уважением. — Очень проницательно.

— Так вы можете наконец объяснить, КАК вы все это делали⁈ — Киселев все еще не мог прийти в себя от шока и ярости. — Температура была реальная! Воспаление мы все видели своими глазами!

— Ментальная проекция высшего уровня, — с готовностью объяснил Серебряный, явно наслаждаясь возможностью прочитать лекцию о своем искусстве. — Я не создавал реальную болезнь. Только ее идеальный образ в ваших умах. Ваш мозг видел то, что я хотел вам показать. Температуру тела я поднимал обычным самовнушением — любой менталист второй степени посвящения способен контролировать свой метаболизм. Кристаллы на коже были чистой визуальной иллюзией, но настолько совершенной, что казались реальными даже на ощупь.

— А воспаление внутренних органов? — спросил я, этот вопрос интересовал меня больше всего. Мой диагностический дар показывал реальное воспаление тканей!

— О, это было сложнее всего! — лицо Серебряного озарилось гордостью профессионала. — По сути, я рисовал картину болезни не в реальном теле. В общем, я справился.

— Даже Фырка обманул… — тихо пробормотал я.

— Что, простите? — Серебряный непонимающе наклонил голову.

— Ничего, это я так, думаю вслух.

Фырк обиженно фыркнул у меня в голове.

— Вот же гад ползучий! Даже меня, чистую духовную сущность, обдурил! Это ж надо такое уметь! Хотя… должен признать, мастерство исполнения впечатляет. Аплодирую стоя! Если бы мог стоять…

— Минуточку, — Кобрук резко подняла руку, прерывая нашу импровизированную научную конференцию. — Я правильно вас понимаю, магистр? Вы хотите сказать, что три дня морочили нам всем головы, изображая из себя смертельно больного, только для того, чтобы проверить целителя Разумовского?

— Не только, — Серебряный мгновенно стал серьезным. — Это была комплексная проверка. Проверка его профессиональных навыков, безусловно. Но также — интеллекта, интуиции, способности мыслить нестандартно, выходя за рамки заученных протоколов. И главное — проверка характера. Как он поведет себя в критической, абсолютно безнадежной ситуации? Начнет ли паниковать? Сдастся ли? Спишет ли все на «неизвестный вирус» и опустит руки?

— И? — я вопросительно поднял бровь.

— Вы прошли все тесты блестяще. Вы организовали работу своей команды. Использовали все доступные ресурсы. Не сдались даже тогда, когда ситуация казалась абсолютно тупиковой. И самое главное — вы смогли полностью выйти за рамки стандартного медицинского мышления и понять, что имеете дело не с болезнью, а с иллюзией.

— Это все, конечно, очень интересно, — Кобрук нетерпеливо постучала по полу носком туфли, — но у меня все еще остается один простой, но очень важный вопрос. ЗАЧЕМ? Зачем вам вообще понадобилась эта дорогостоящая и опасная проверка?

Серебряный посмотрел на нее, потом на меня.

— Анна Витальевна, Илья Григорьевич, могу я просить о приватной аудиенции? То, что я должен сказать дальше, касается вопросов государственной важности и совершенно не предназначено для всех ушей.

Кобрук нахмурилась, ее взгляд метнулся ко мне. Я едва заметно кивнул. Любопытство окончательно пересилило раздражение и усталость.

— Хорошо, — она повернулась к замершей в коридоре толпе. — Всем немедленно разойтись и заниматься своими прямыми обязанностями! Представление окончено! И — ни единого слова об этом инциденте никому за пределами этой комнаты! Это приказ! Нарушители будут уволены в тот же день без выходного пособия и с соответствующей записью в личном деле!

— Но Анна Витальевна… — начал было Величко, но осекся под ее ледяным взглядом.

— Без всяких «но»! Марш работать! У нас в больнице эпидемия, если вы вдруг забыли!

Хомяки и медсестры нехотя, но быстро разошлись, возбужденно перешептываясь и постоянно оглядываясь.

— Киселев, вы тоже свободны, — холодно добавила Кобрук.

— Анна Витальевна, я же… Имею полное право…

Но Кобрук было уже не остановить. Она слишком сильно хотела разобраться с Серебряным лично.

— Игнат Семенович, — ее голос стал ледяным, как хирургическая сталь, — у вас целое хирургическое отделение осталось без присмотра в разгар эпидемии. Идите. Немедленно.

Киселев покраснел до корней