– Но что? Я не понимаю, о чём ты…

Мальчик склонил голову, и на какое-то мгновение я разглядел в нём ту зловещую сущность, влетевшую в моё купе.

Образ исчез, и ребёнок заговорил, делая паузы после каждого произнесённого слова.

– Я… коллекционер… пришло… время… возвращать… долг… – он поднял крохотную ручку с белой, почти молочного цвета, кожей. Затем сбросил со лба прядь волос, и его глаза заволокло густым туманом.

Я сглотнул и попытался сделать шаг назад, но ноги вросли в пол и не слушались.

– Ты… не… спросил… что… я… коллекционирую… – выжал из себя слова мальчик. Его губы уже не двигались, он не утруждал себя этим.

Оглядываюсь. Бежать некуда, да и как? Скованность перешла от ног к корпусу, и единственным, чем я мог шевелить, осталась шея.

– Что же? – вытянул я из себя долгожданный вопрос, будто пассатижами.

– Твои… сожаления… о том… что… мог… сделать… но не… сделал…

Мальчик снова склонил голову и оказался так близко со мной, что я замер и перестал дышать. Он парил, его тельце, будто на прищепках, зависло в воздухе. Моргнул. В его глаза уже не туман, а раскаты молний. Грозовые тучи сгущались, и яркие вспышки озаряли всё вокруг.

Его крохотная ручка поползла к моему лбу, и тонкий пальчик, нащупав ложбинку на переносице, пронзил череп.

Глава 15

Затылок горел, а волосы будто стянуло тугой проволокой. По лбу промаршировали мурашки, глаза закатились.

Воспоминания, как бельевая верёвка, вытягивали мокрые, пропитанные сожалениями отрывки прошлого. Кусочки, крохи… Частички давно минувших дней всё сыпались из меня, как из дырявого пакета соли.

Я поник, ослаб и, если бы не вросшие в пол ноги, давно бы рухнул без сил.

Я донор, субстрат из сотен деталек мозаики под названием «МОГ, но не стал. Хотел, но не сделал».

Я отстранённо наблюдал, как меня высасывают без остатка.

От этого чудовища ничего не утаить.

Я провожал воспоминание, где в порыве ругани со слезами на глазах кричу матери, что стану музыкантом – не стал.

Прощаюсь с моментом, где хотел доказать разочаровавшемуся во мне отцу, что стану актёром – не стал.

Отрываю, как присосавшуюся пиявку, фрагмент, где клянусь себе, что перестану дрыхнуть в кровати после звонка будильника – не перестал.

Мысли все до единой лезли из меня, как гной из старой раны. Так много воспоминаний, которые я похоронил, спрятал, как подковёрную пыль, как закинутые на чердак сломанные игрушки.

Вспоминаю, как обещаю больше не смотреть в соцсетях странички людей, которым завидую, но спустя неделю снова листаю свою ленту.

Остатки воспоминаний, прочно засевших на подкорках памяти, словно тянут пинцетом.

Мне кажется, что уже всё! Хватит! Я пуст, но меня выжимают до последней капли, цедят и цедят, вымучивают то, что осталось.

Я вижу себя со стороны и помню, как давал слово больше не злиться по пустякам, что найду способ обуздать свой вспыльчивый характер – опять врал.

Живот скрутила судорога, когтистые лапы сжали мой желудок, и вырвался рвотный рефлекс.

Я был бы рад сплюнуть желчь, выблевать себя без остатка, остаться мерзкой зловонной жижей на этом стерильном полу, но вместо этого я опал.

Дрожащие ноги согнулись в коленях, и, покачиваясь в полуобмороке, я завалился вперёд.

Ребра до хруста ударились о пол, щека со шлепком прилипла к холодной поверхности.

Белые ботиночки развернулись на пятках и молча пошли прочь. Силуэт мальчика с каждым шагом становился всё меньше и меньше и, наконец, растаял.

Я лежал и пускал слюни, тело гудело так, что хотелось сдохнуть второй раз. Но вместо этого я увидел, как белый свет стал сгущаться тёмными красками и в конце концов приобрёл вид знакомого купе. Глава 16

Щека прилипла коростой к полу. Слюни струйкой скользили из приоткрытого рта. По кости над скулой прошла вибрация… Поезд тронулся.

Тело онемело, я усилием воли пошевелил голеностопом и с задержкой услышал поскрипывание туфли о пол.

– На, выпей. – выплыл сверху голос Ярослава.

На матовый пол со звоном опустился стакан в серебристом подстаканнике, от которого поднимались вихри пара.

Я закрыл рот, проглотил кислую слюну, поморщился и со стоном, собрав руки возле рёбер, оттолкнулся. Сухожилия затряслись… Я уже готов был полететь носом в пол, но почувствовал, как предплечья обхватили проворные руки контролёра.

– Вот так… Опирайся о сиденье… Тихо-тихо, прольёшь же!

Убедившись, что я сижу ровно, Ярослав бережно усадил меня, прислонив к спинке, и уселся напротив. Затем взял с пола стакан и протянул в мою сторону. Видя, что я не шевелюсь, он привстал и поднёс гранёный стакан к моим губам.

Я был готов обжечься, но, к моему удивлению, жидкость с первого глотка оказалась холодной.

– Держи. Сейчас полегчает. – всучив мне в руку стакан, контролёр вернулся на место.

Горло и внутренности стало покалывать. Я округлил глаза и разместил руку на животе.

– Что это?

Меня накрывало волной эйфории, пробегающей по всем закуткам моей души. Я сделал ещё глоток, но уже побольше. Опять покалывание, и на этот раз тонкая плёнка, как на остывшем какао, склеила всю тревогу и болезненные ощущения.

Ярослав улыбнулся.

Остаток стакана я осушил одним махом. Держа стакан на весу, я с высунутым языком провожал стекающие по стеклу тёмно-фиолетовые капли.

Сглатываю. Что это за вкус? Причмокивая губами, я пытался разобрать этот привкус, но всё никак не мог подобрать слов. Я попытался поиграть воображением, как это бывает у ценителей вина, которые распознают вкус шоколада, чернослива или нотку дуба, но правильный ответ ускользал.

Почувствовав мой незаданный вопрос, контролёр ответил.

– Это напиток ностальгии. У него нет вкуса и… – я поднёс стакан к носу и жадно втянул ноздрями. – Да, и аромата.

Покалывание в горле прекратилось, а в животе, как только что вытащенная из углей картошка, грело приятным теплом.

Я протянул пустой стакан Ярославу, тот лишь кивком указал куда-то в сторону.

Повернувшись, я увидел, что он кивнул на подлокотник, похожий на каучуковое блюдце…

– Сюда?

Контролёр кивнул вновь.

Я, придерживая стакан, аккуратно разместил его в центр блюдца, и на всякий случай отсел подальше. Дно стакана заволокло тёмно-жёлтым паром, и стакан стал исчезать. Облокотившись, я потянулся к нему рукой и ребром ладони медленно разрезал струйку пара.

– Легче? – тихо произнёс Ярослав.