– Нет, обойдусь. – расстёгивая пиджак и высвобождая руки из рукавов, ответил я. Перед глазами всё ещё стоял образ моего хладного трупа.

– Знаешь… удивительная штука. Когда человек рождается – это праздник, а когда умирает – это траур. – вставая, сказал контролёр. – Хотя на самом деле песчинка просто улетает из одного места, чтобы оказаться в другом.

Я, облокотившись о проваливающийся под давлением песок, встал следом. На зубах тоже скрипел песок.

– Ты в самом большом кладбище на свете! – воскликнул Ярослав, раскинув в стороны руки. – Прочувствуй же его величие!

Я огляделся, приложив козырьком ладонь ко лбу. Конца и края не было видно. Оранжевый бархан тянулся раскатистыми простынями во все стороны.

– Ты, видно, никогда не был на кладбище. – бросил я и, ступив вперёд, по щиколотку провалился в песок.

Представив, как моё тело опускают в гроб и накрывают крышкой, я сглотнул и прикрыл глаза. Было невыносимо осознавать, что совсем скоро ты станешь бизнес-ланчем у червей на кладбище.

Я представил заплаканное лицо матери, потерянный вид брата, обхватившего сотрясающиеся от рыданий плечи нашей мамы. Представил и как опускают в промёрзлую землю моё тело, как на крышку гроба сбрасывают пригоршни земли. Представил, как втыкают в холмик земли венок искусственных цветов и, не выдержав, рухнул на колени.

Глаза увлажнились, и по щекам потекли слёзы.

– Я-то не был на кладбище? – возмутился Ярослав. – Мне символизм придания тела земли не столь интересен, сколько переход души от одного состояния в другое.

В лицо ударил ветер, покалывая песчинками кожу.

– На земле, где преобладает материализм, избыточное значение придают телу а не духу, хотя первично последнее…

На плечо опустилась рука Ярослава. Открыв глаза, я посмотрел на развевающуюся на ветру ткань его одеяния.

– Взгляни. – нарушил молчание контролёр, указывая рукой вдаль. – Тебе кажется, что я упрощаю, если провожу параллель человеческой жизни с песчинкой? И раз ты считаешь, что умер раньше срока, то должно быть веское объяснение «почему?». Ведь ты особенный, и в глубине души считал, что смертность – это не про тебя… Важен сам переход, а не его причина. – Ярослав зачерпнул пригоршню песка и, раскрыв кулак, пустил по ветру шлейф. – Переход на станцию «Вечность», в то место, где проходит работа над ошибками, по итогам которой ты узнаешь, как далеко окажешься в следующий раз.

Алая полоска заходящего солнца стремительно сокращалась и, превратившись в щёлочку, наконец, скрылась за высоким барханом.

Небо, поигрывая багровыми красками, уходило в синеву, оставив лишь ветер, продолжавший перекидывать множество песчинок из одного место в другое. Глава 11

Темнота сгущалась чёрными красками.

Прошло ещё мгновение, и видимость стала нулевой.

Подняв перед собой руки, я смог разглядеть только контур пальцев.

– Как думаешь, – заговорил Ярослав, – песчинки ещё летают по бескрайней пустыне?

Я прислушался к шелесту ветра, ощутив покалывание на коже лица.

– Да, летают. – ответил я.

– Но ты же их не видишь. Как ты можешь это утверждать? – раздался голос контролёра.

Я протёр глаза и попытался вглядеться, но темнота окутала всё вокруг непроглядной простынёй. Не было ни единого источника света.

«Ш-ш-ш» – отыгрывал музыкальный танец песка и ветра.

– Слышу, чувствую… Осязаю… – вымолвил я, сплёвывая с языка песчинки.

– А если так? – раздался хлопок, и звуки исчезли, да так, что от непривычки я заскрежетал зубами… Ни единого писка, визга, трения… Раскрыв рот, я вобрал полную грудь воздуха и заорал сковывающим безмолвием.

Я чувствовал, как по горлу разливается тёплый воздух, как спазмируются связки… перерастая в нечто.

Дальше пропали ощущения. Тёплый ветер больше не касался кожи, я перестал чувствовать ткань, прилегающую к телу. Никакой ломоты, усталости – все ощущения пропали, будто их и не было.

И тут я запаниковал. Не было ни зрения, ни слуха, ни ощущений, а значит не было и меня… Я заметался на песке, как шаловливый пёс, ищущий зарытую кость.

Я был или я не был? Внезапно пропало и ощущение тела, остались только мысли, разгоняющие тревогу.

«Где я?». Вопрос, как выброшенная шайба, бился о черепную коробку. А был ли череп? Голова? Мозг? Осталась только мысль в форме шайбы.

Мысль – последнее, что создавало видимость моего существования.

А затем пропала и она, образовав вакуум. Пустота… В ней не было ничего, и в тоже время было всё, и этой пустотой стал я. Или всё это время был ею?

Опять тревога захлестнула остатки моих чувств и отливом унесла далеко-далеко… где опять сквозила пустота. Но лишь на мгновение, до тех пор, пока я вновь не попытался отыскать себя внутри этой самой пустоты.

Вот, значит, как выглядит безумие. Секунду назад ты себя осознаёшь, а спустя мгновение теряешь, растворяешься, затем снова собираешься в единый пучок принятия «Я ЕСТЬ» и снова пропадаешь.

Прилив – Я ЕСТЬ, отлив – я пустота.

А что такое тогда жизнь? Золотая середина, баланс между пустотой и принятием «Я есть»? Эта мысль кувырком отбросила назад, и ложное, но такое сладкое мгновение в виде озарения о том, как устроен этот мир, ускользнуло. Она безвозвратно оставила меня снова где-то на краю пустоты и «я есть».

Сколько прошло времени неясно, да и было ли время, если нет и меня? Вот только что-то поменялось…

Тёплая точка где-то внутри или вовне меня, заискрив, превратилась в огненный шар. Раскаляясь и обдавая жаром, огонёк пылал, став, наконец, языками пламени. Огонёк манил меня, и я поплыл в его сторону…

Чем сильнее я приближался, тем приятней ощущался жар, исходящий от костра.

Чья-то рука подбросила сухую ветку в костёр, и столп крошечных огненных светлячков с шипением взмыл вверх, объяв пламенем ветку.

Тонкая струйка дыма поползла ввысь.

Раздался голос.

– Как думаешь, – заговорил Ярослав, – песчинки ещё летают по бескрайней пустыне?

Глава 12

– Что это было? – слетело с моих губ. Кажется, я снова стал чувствовать губы, щёки, и ветер снова играл с моими волосами.

– Маленькая смерть и маленькая жизнь. – ответил Ярослав, задумчиво вглядываясь в костёр.

Меня словно подключили к розетке под названием «жизнь». Пустили ток, и я стал оживать. Я ощупывал руки, прохлопывал спину, бегал пальцами по лодыжкам. Убедившись, что всё на месте я со вздохом запрокинул голову назад.

Тёмное небо вдруг ожило, заискрив звёздами.

Тепло костра заботливо грело шею, а этот запах