* * *

Какое-то время караванщики держали оборону в гостевом доме. Кустодии, на помощь которым прибыло несколько небольших отрядов, штурмовали упорно, со свойственной либерам расчетливостью. Горстка альмаутов, однако, держалась. С обоих сторон свистели стрелы. Сталь звенела о сталь. В какой-то момент Амаль намеревался снова использовать Перчатку, но та лишь натужно всхлипнула, не успев набрать силы для нового разряда. На помощь, не сказать, чтобы неожиданно, подоспели конные деканы под предводительством оратора Тита. Раскидали нападавших, протрубили в рог и умчались дальше.

— Будьте осторожны, Амаль, — бросил Тит, разворачивая коня. — Я не могу остаться с вами. Бегите. Знать подняла восстание. Мы не знаем его масштабы. И да храни вас Факел.

Посовещавшись, караванщики приняли решение продвигаться к городским воротам. Встревоженные хайманы громко стучали копытами по мостовой. Азрах и Асфара, пробивая плотную Завесу, освещали залитые кровью улицы. Густая бордовая жидкость смешивалась с грязью и застывала темными ржавыми пятнами между камней. Начавшееся ночью безумие охватило город, словно язва, и невозможно было понять, кто враг, а кто друг. Со всех сторон слышались звуки боя, а воздух трещал сил, которые привели в движение ораторы. Видел ли этот тысячелетний город нечто подобное? Видел и множество раз. Но разве к такому возможно привыкнуть?

Время от времени они сталкивались с небольшими отрядами либеров, и им приходилось с оружием пробивать себе дорогу. Когда схватка заканчивалась, на мостовой оставались изувеченные трупы друзей и врагов. Отряд мельчал на глазах, но караванщики приближались к цели. Что было с остальными посольствами, они не знали. Вполне вероятно, что те давно уже кормили падальщиков. Птицы кружили над городом огромными стаями, высматривая добычу и перекрикивая звуки боя. Среди них выделялась одна — огромная темная тень, раза в три превышавшая размерами остальных. Амаль то и дело напряженно поглядывал на нее и замечал, что другие делают то же самое.

— Куавитль, — озвучил мысли Амаля Башир. — Не по нашу ли душу?

— Будем готовы ко всему. Не спускай с него глаз.

Они выскочили из города через открытые ворота. Стражи не оказалось. Однако, не успели обрадоваться, как на горизонте показался большой конный отряд, уверенно развернувшийся в их направлении. Медленным хайманам ни за что не убежать от лошадей. Возвращаться тоже поздно, до городских ворот далеко. Спешились, подняли щиты. Сосредоточенное лицо Башира говорило о том, что он готовится подороже отдать свою жизнь. Амаль поднял Перчатку, надеясь, что в этот раз она не подведет. Амани, прятавшаяся за спиной, вновь затянула песню. Авал не мог понять почему, но мелодия очень соответствовала моменту.

Всадники приближались, и уже можно было различить развивающиеся на ветру хвосты штандартов. Кавалерия легионов, не орденов. Не менее двух сотен. Пощады не будет. Альмауты, ощетинившись копьями, вжались в землю. Спасет ли это сегодня?

Звук рога прозвучал со стороны города. Амаль обернулся. Перед воротами разворачивались в боевое построение деканы, не более тридцати. Медленно набирая скорость, поехали навстречу легионерам. Те разделились на две группы. Одна продолжала мчаться на караванщиков, другая свернула в сторону кавалерии Орденов. Уши заложило от топота копыт, через который продолжала звучать песня Амани. Отчетливо. Ясно. Ободряюще.

Три удара сердца до столкновения.

Два.

Амаль дал разряд из Перчатки. Лавина всадников разрезалась пополам, словно столкнувшись с волноломом. Скрежет и удар копий, но не в середину построения, а по бокам. Крики. Спотыкающиеся лошади. Раздавленные всадники. Запах гари. Стонущие от боли хайманы. Пробитые копьями друзья.

Легионеры разворачивались для новой атаки. Альмауты судорожно перестраивались, меняя фронт. Сколько их осталось? Пятнадцать? Десять? Амаль не мог сосчитать. Перчатка не поможет во второй раз. Пора готовиться к смерти.

В ней нет достоинства, нет красоты. Но нет и трагедии. Быть может, смерть — это высший предел свободы? Какой воин не мечтал бы погибнуть на поле боя? Но разве хоть один из них хотел бы погибнуть прямо сейчас?

Мир остановился. В нескольких десятках шагов замерла лавина, которая должна была снести жалкую кучку воинов Пустыни. Не двигались рядом друзья и товарищи. Замолчала Амани. И в этой внезапной тишине в правый фланг нападавшим врезались деканы.

Разве они не должны были погибнуть или по крайней мере смешаться при столкновении со вторым отрядом легионеров? И что за фигура в белом позади них. Неужели сам доминус?

Легионеры разлетелись, словно листья на ветру. Альмауты сбросили оцепенение и ринулись на противников с саблями наперевес, рубя и кромсая с остервенением, на которое способен лишь тот, кто только что пережил неминуемую смерть. Вторая группа легионеров, на которую пришелся первый удар деканов, собиралась для новой атаки, но уже не так решительно. Лошади сопротивлялись и не слушались всадников.

Амаль тяжело дышал. Руки были по локоть в крови. Перчатка крушила врагов, откидывая их в стороны со сверхъестественной силой. Между ударами едва успевал вклинится стук сердца. Амани все время была где-то рядом, уворачиваясь от оружия и отпрыгивая из-под копыт. Она снова запела, но уже тише. Звуки боя отошли на второй план. Сознание расчистилось и прояснилось. Короткие, экономные, но от этого не менее убийственные движения. Битва, о которой потомки будут слагать легенды.

В горячке боя авал выскочил к доминусу. Сморщенный старик горестно улыбнулся и покачал головой. Около десятка легионеров застыли рядом в неестественных позах. Не менее двадцати были сражены деканами и валялись в грязи.

— Почему? — вырвалось у Амаля. — Почему ты помогаешь мне?

— Потому что ты — мой внук, — коротко ответил старик.

Детство. Как давно это было? Мать и отец на берегу эль-Бадру. Ее странные сказки. Длинные, светлые локоны. Вторая беременность. Внезапная, скоропостижная смерть. Отец никогда не рассказывал о ней много. И все, что знал Амаль: его мать — чужестранка, которую не приняла жестокая Пустыня.

Потерянный Амаль смотрел над головами сражающихся воинов. Где-то вдалеке показалась темная точка. Она увеличивалась, и скоро стало ясно, что это птица, та самая, которая так встревожила в Факсе. Огромный орел, несущийся в их сторону.

Доминус едва заметно водил губами, словно человек, который разговаривает сам с собой. Подпитывал энергией деканов, лишал противников возможности сопротивляться.

Орел начал резко пикировать. Амаль, ощущая свою незначительность рядом с этим стариком, который называл себя его дедом, завороженно следил за падением птицы.