Сзади раздался топот копыт. Гуддары сжались, мужчины выдвинулись вперед. В руках — кузнечные молоты, топоры, дубины. Послышались команды отца:

— Деканы! В переулок, живо! Иначе нас растопчут.

Эрика толкали со всех сторон. Переулок, едва вмещал женщин и детей. Мать и Мию оттеснили, рядом осталась только Бьёрг. Прямо перед ним — напряженные, вспотевшие спины мужчин, решивших биться до последнего. Послышался звон оружия, лошадиный храп. Стена спин дрогнула, напряглась, зарычала. Шаг назад, два вперед — в ответном ударе. Крики людей. Громкий детский плач. Суматоха за спиной. Яростный бой впереди.

Сол и Вена были все выше. Стены домов наливались синей и красной краской. Под ногами чавкала темная кровь. Эрика то и дело толкали спереди. Сильный удар локтем в лицо чуть не выбил из него дух.

Снова топот копыт где-то вдалеке. Крик отца:

— Держать строй! Это легионеры!

Чудовищный звон металла. Крики. Внезапная тишина, в которой особенно четко слышно тяжелое дыхание мужчин впереди. Громкий властный голос:

— Забирайте раненых и уходите!

Голос показался знакомым, но Эрик никак не мог разглядеть говорящего. Мужчины сделали несколько шагов вперед, освобождая пространство и расступаясь. Эрик напряженно выглядывал отца. Его начали толкать сзади: все хотели убедиться, что родные живы. Он проскочил между спин и замер. На мостовой лежал отец. Руки раскинуты. Из груди торчит либерский меч.

Эрик рванулся вперед. Крикнул что-то, склонился над телом. Слезы потекли по лицу, словно внутри сломался барьер, удерживавший их все это время. Затряс отца, надеясь, что он просто уснул и сейчас проснется. Скажет ему, что все хорошо. Мальчик не помнил, как рядом оказалась мать. Как обняла его. Зашептала что-то на ухо. Эрик не понимал слов. Не верил в происходящее. Этого не могло быть. Просто. Не могло. Быть.

Чьи-то руки потянули его от отца. Он сопротивлялся, но недолго. Обернулся и через слезы увидел фигуру всадника в доспехах, который пристально смотрел на него издалека. Лучи Сола и Вены пламенели багряным на одном плече и отдавали морозной синевой на другом. Всадник снял шлем и поднял руку, приветствуя мальчика. Эрик узнал его.

Это был Кастор Пинарий, отец Луция. Либер, спасший их всех от гибели.

* * *

Цзиньлун сидел на берегу ручья и наблюдал, как поток смывает остатки крови с меча. После нападения либеров ему так и не удалось поспать. Убийство доминуса сыграло ключевую роль в сражении. Потеряв предводителя, деканы и оруженосцы смешались и, почувствовав всю мощь кайанского оружия, отступили. Трупы усеивали подножие холма, и в небе уже кружили падальщики.

Цзиньлуну досталась масса внимания. Все хотели высказать ему свое почтение, а генерал Ли лично вручил украшенный золотом кинжал. Все эти церемонии были забавными, но изрядно утомили мечника, поскольку он даже не очень хорошо помнил произошедшее. Наконец, Цзиньлуну удалось скрыться, и он спрятался в роще, чтобы передохнуть. Верная Лули сидела рядом и искоса поглядывала снизу вверх.

Монотонный шум ручья успокаивал. Голубые и желтые блики скользили по листьям. В отдалении гудел военный лагерь. Цзиньлун прикрыл глаза и задремал, пользуясь передышкой. Он переживал, что его могут потерять, а трибун Гней выдвинется в Патеру без них, но сил не оставалось. Веки стали тяжелыми, ноги гудели, и он никак не мог понять, что вдруг такое с ним происходит.

Он проснулся от хриплого голоса.

— Хватит уже, я достаточно чистый.

Открыл глаза. Меч, лежавший клинком в воде, казалось, вибрировал в потоке. Цзиньлун посмотрел по сторонам, никого не увидел, взял в руки оружие и начал протирать его подолом плаща.

— Отлично, отлично, — снова тот же голос.

Цзиньлун замер. Лули, наклонив голову пристально смотрела на него, словно оценивая, сошел он уже с ума или еще нет.

— Я гуй из рода фэнь-ян, Джаохуа́, — проскрежетал голос. — Ты уже знаком со мной. Сяомин. Какое-то время я обитал в ней. — Раздался скрипучий хохот. — Было весело. Впрочем, не так весело, как последнее время. Ваша странная компания пришлась мне по душе. Наследник императорского дома. Оборотень хули-цзин. И двое простофиль, которые еще сыграют свою роль во всем том безумии, которое ожидает этот мир. — Снова смех. — Я хочу, чтобы ты знал, Хранитель. У твоего меча теперь появилось имя — Джаохуа.

Цзиньлун закашлялся.

— Успокойся. Эка невидаль — гуй. У твоей лисы гораздо больше тайн, чем у меня.

— Но постой. О ком ты вообще? Хули-цзин? Наследник? Хранитель?

Снова смех.

— Так и знал, что тебе ничего не известно о своем происхождении. Ты бастард. Бастард императора. Не расскажу тебе подробности, но твоя кровь совершенно точно происходит от Кайя. Смердит за версту. И раз тебя выбрал Страж — хули-цзин, — то ты Хранитель Башни.

— Какой башни? Какой Хранитель?

— Башни Жезла, очевидно. — Снова смех, раскатистый, звенящий. — Неужели кайанцы совершенно позабыли свое происхождение? Немудрено. Много лет прошло с тех пор, как боги ходили по этой земле. Вы зовете их Гао и Сяо. Они возвели Башни, в те времена, когда и Империи-то еще существовало.

— Что за сказки?

— В сказках куда больше правды, чем ты думаешь, дитя. Боги создали Башни, чтобы не сжечь этот мир дотла. И каждую Башню они связали с одним из семи народов. Башню Жезла — с кайанцами. Назначили Хранителей и оставили им помощников, Стражей. Кайанцам — хули-цзин, лису-оборотня, которую ты зовешь Лули.

— Лули? — Цзиньлун обернулся к лисе, та утвердительно кивнула.

— Она еще наберет силу, если ваши отношения продлятся.

— Отношения?

— Ну неужели ты вообще не знаешь ни единой легенды? О лисах-оборотнях, которые помогали императорам? Нет? Не слышал?

Цзиньлун слышал. Говаривали, что в стародавние времена лисы-оборотни совращали императоров и становились их любовницами, советницами и женами. Чем дольше хули-цзин находилась рядом с императором, тем сильнее становилась. Обретала не только власть и влияние, но все новые мистические способности. В некоторых сказках хули-цзин представали хитрыми и коварными, в других — благородными и добрыми. Но казалось, что эти существа давно покинули мир.

— То-то же. — Новый приступ раскатистого смеха. — Дело, правда, ваше дрянь. Хранителя слишком долго не было в Гунбанчане, в Кадуции, как его сейчас называют. Две тысячи лет — большой срок. Но весело будет точно, тут ты можешь не сомневаться. Может