По правде сказать, фрески давно требовали подновления, но барон Форлис, владелец замка, был приверженцем старой живописной школы, да и сам редко навещал свою собственность, поскольку не первый год подвизался герцогским послом в Тангарне, столице Девяти Вольных Греардских кантонов.

Звонарь выполнил свою работу, и замок снова погрузился в тишину, словно в теплую воду. Эрме обмакнула перо в чернильницу и пробежала глазами последние строчки, возвращаясь к прерванной фразе.

«…принимая во внимание все перечисленные резоны, следует быть уверенными, мессир Мендоза, что здравое решение вашей милости послужит к вящей пользе в распространении просвещения…»

Она не жалела слов на увещевания, но саму цель могла при желании выразить коротко и четко. Мендозу следовало убедить не жадничать и отпустить в Виоренцу Джордано Лабатту, доктора природной философии, дабы тот занял должность воспитателя наследника — «благородного отрока Манфредо». Переговоры велись уже с полгода, и сам маэстро Лабатта был в принципе согласен, но его связывал пятилетний контракт с Фортьезой, разрывать который по собственной воле ученый не желал, справедливо полагая, что это повредит его репутации.

Медлить дольше было нельзя — Фредо давно нужно учить всерьез. Восемь лет, как-никак.

— Никто не жаждет учить нашего оболтуса, кузина, — весело заявил Джез, когда она пожаловалась ему на то, что не может отыскать достойного кандидата в наставники. — Придется тебе самой читать лекции и пороть розгами тощую задницу моего братца. То-то будет зрелище…

— Грубияном изволили вырасти, ваша светлость, — с грустью сказала Эрме.

— Вашими стараниями, монерленги, — ласково ответствовал герцог.

На сем беседа и закончилась. Его светлость отбыл на оленью травлю. Эрме же продолжала попытки выманить толкового человека на приманку, но то ли наживка была так себе, то ли рыбка в Риваре повывелась. Лабатта оставался последней надеждой, и скорее всего ректор это прекрасно понимал.

«… к вящей пользе в распространении просвещения…»

Эрме покрутила перо между пальцами. Слова не шли, словно колокольный звон спугнул мысль, как птицу с ветки. Взгляд сам собой остановился на перстне, и Эрме в сотый раз эти дни всмотрелась в насыщенно-зеленый, словно июньская трава, камень.

Искра мирно мерцала в глубине, спокойная и едва различимая. Изумруд никак не проявлял себя, и Эрме, как ни старалась, не могла уловить ничего нового, необычного, странного. Просто украшение. да, старинное, наследственное, несомненно дорогое, но в каждой знатной семье Тормары найдутся такие вот вещи-символы, иногда действительно ценные, а иногда сущие побрякушки.

То, что перстень оказался не только фамильной драгоценностью, не только символом власти Саламандры, но чем-то действительно большим, чем-то пугающе сильным, не давало Эрме покоя. Древняя магия редка, и любое ее проявление привлечет пристальное и ненужное внимание. Она уже отдала четкие указания Крамеру и была уверена: легионеры будут держать языки за зубами. Варендаль тоже вряд ли станет трепаться направо и налево, даже спьяну: он помнит за собой грешок, который заставляет уклоняться от беседы о любой бесовщинке. Крестьяне появились позже и ничего толком не знают. Оставался наглый фоддеровский мальчишка… Сейчас Эрме жалела, что так просто отпустила не в меру прыткого греардца, но что сделано, то сделано. Возможно, стоит дать задание надежным людям… А возможно, это лишняя трата сил.

На время выбросив беспутного сопляка из головы, Эрме сосредоточилась на перстне.

«Что ты чувствуешь?» — внезапно всплыл из глубин памяти властный голос. Ничего. Ничего тогда и ничего сейчас. Ничего все эти годы. Но между прошлым и настоящим «ничего» лежат краткие мгновения, которые нельзя просто выбросить из памяти.

Что ж, если она желает понять, какой именно подарочек ей достался, то нужно начать с начала. Допустим, с того осеннего дня, когда дети играли в прятки…

Дети играли в прятки. Из окна, с высоты верхнего этажа башни Эрме видела, как Джез -маленький, ткнувшись лбом в шершавую кору дуба, торопливо и громко считает до ста, от нетерпения пиная дерево мыском башмака. Остальные уже разбежались кто куда, выискивая убежище.

Прятаться было где. В распоряжении сорванцов была почти вся старая часть парка от ворот, что вели к личной герцогской пристани, и древней башни Старой Тетки — единоличной и неприкосновенной территории Эрме, до обсаженной колючей живой изгородью лужайки, за которой виднелись руины старого дворца. Там бродил часовой. Единственной его обязанностью было не давать детворе сунуть любопытные носы в развалины. Этот пост выставили по требованию Эрме, которая еще слишком живо помнила собственные юные забавы.

Старый парк был идеальным местом для игр. Садовники занимались им меньше, чем новым, недавно обустроенным, где устраивались летние приемы, били фонтаны и статуи Дев Зари, изваянные Джентиле из розового мрамора, тянули к облакам тонкие изящные руки. Здесь, между башней и развалинами природа выигрывала у искусства. Железные дубы и дымные кедры, те исполины, что пережили Второе землетрясение, широко простирали ветви над полянами с душистой травой, кусты жасмина, жимолости и барбариса почти не стригли, и они переплетались, как вздумается, на радость щеглам и крапивникам. Тропинки, которые никто и не думал выложить цветным камнем, то и дело подергивались мягкой зеленой шерстью. Здесь не было ни одного фонтана, но слышалось журчание воды в естественном источнике, укрытом в глубине парка.

И тишина. Наверное, здесь стояла самая мирная тишина во всем городе. Но, конечно, не сейчас, когда девятилетний мальчишка звонко частит, надеясь побыстрее избавиться от докучной обязанности и перейти к делу.

— Сорок один-сорок два-сорок три…

Эрме надеялась, что строители не скоро доберутся до окрестностей башни, и дети успеют подрасти настолько, чтобы выбраться за пределы парка. Но возможно, она этого уже не застанет…

Она сидела на скамье у окна, положив на колени травник Броциана, который безуспешно пыталась листать все утро. Мысли то и дело возвращались к вчерашнему громкому спору с дедом. Разговор вновь шел о свадьбе с Гаэтано Лоретто,

Спорить с Лукавым Джезом было занятием изматывающим и по сути безнадежным, но Эрме не могла себе позволить сдаться без боя. Не тот случай. В принципе она была не против нового брака, который принес бы определенные выгоды семье, но сама кандидатура… Гаэтано был явно не тем человеком, рядом с которым она могла бы в