Афанасьев говорит и говорит, я внимательно слушаю, киваю, но не воспринимаю ни единого его слова. В голове не оседает информация от слова совсем.

Его монотонный голос, спокойный тон и уверенность помогают немного расслабиться. Медленно, но я возвращаюсь в себя.

– Она является косвенным признаком развития у ребенка внутриутробного порока развития, – бац. В голове снова каша.

– Как это? – ахаю. – Мой малыш болен? С ним что-то не так?

Дрожь пробегает по телу.

Я забываю, как надо дышать.

– Успокойся, – твердо, с нажимом произносит.

Замолкаю.

Заламываю руки, трясусь, как осиновый лист, но продолжаю сидеть на месте. Смотрю на Степана, как на божество.

– Я просмотрел ребенка от и до, но не нашел отклонений в развитии, – заверяет.

– Значит, он здоров? – уточняю с неприкрытой надеждой.

– Значит, что я не увидел отклонений от нормы, – строго поправляет меня.

Мне становится дурно, перед глазами все снова темнеет.

Маленький, родненький, зачем же ты так?

Я только недавно приняла тот факт, что скоро стану мамочкой, что у меня родится пухлощекий малыш. А сейчас слушаю заключение акушера-гинеколога и медленно умираю.

Видимо, мое состояние четко отражено на лице, потому что Афанасьев поднимается с кресла, наливает в кулере воды и ставит стакан передо мной.

– Выпей, – кивает. – Поможет.

– Угу, – соглашаюсь не в силах что-либо говорить.

Беру стаканчик, делаю несколько глотков, и удивительным образом мне становится легче.

Но ровно до тех пор, пока в памяти не всплывает образ Демьяна.

– Я сделала что-то не так? Это из-за меня? – озвучиваю свои опасения.

– Нет, ну что ты, – спешит успокоить меня врач. В глазах сострадание и… нежность.

Афанасьев шикарный, высокий, широкоплечий мужчина. Он интеллигент до мозга костей, а очки и седина его лишь украшают.

Не знаю, что произошло в его жизни и отчего он такой, какой есть, но Степан действительно нереальный.

– Человеческий организм - такая загадочная штука, что никогда не знаешь что он выкинет. Причем, это работает в обе стороны, как в хорошую, так и в плохую, – говорит, двигая ко мне ближе стакан.

– Но ведь раньше все было нормально, – выдыхаю.

– А сейчас нет, – констатирует факт.

– И что делать? – спрашиваю с мольбой во взгляде.

Афанасьев берет блокнот, ручку и начинает писать. Сижу и с замиранием сердца слежу за каждым его движением.

Медсестра протягивает мне перечень процедур и врачей, которых я должна посетить. Назначает дату и время каждого из приемов, говорит какие анализы и в какой из лабораторий я должна сдать. Поясняет каждое из назначений.

Выходя из клиники, я уже не чувствую себя разбитой и помятой, я собрана и полна сил, ведь когда есть план, то становится гораздо легче.

Мой ребенок в опасности, дремать нельзя. Но и слишком сильно волноваться тоже.

Вызываю такси, еду домой. По дороге нон-стопом проигрываю план и расставляю приоритеты.

Мне нельзя беспокоиться. Ни о чем.

Только вот как это сделать?

От Демьяна уже три недели нет новостей. Он не звонит, не пишет и, если честно, я к этому уже даже привыкла.

Наша случайная близость уже кажется чем-то далеким и эфемерным, я изо всех сил гоню ее прочь из воспоминаний. Только она продолжает упрямиться.

То ночью приснится горячий сладкий сон, но днем нахлынут гормоны, и хоть вой. Сбросить взявшееся из ниоткуда напряжение ни стыд, ни совесть не позволяют.

– Остановите здесь, – прошу водителя, как только мы заезжаем во двор. Я хочу купить шоколадку и яблоки.

Машина останавливается, я расплачиваюсь с таксистом и направляюсь в магазин, а после выхожу оттуда, жуя шоколадку. До дома недалеко, и я решаю обойтись без пакета, яблоки несу в прозрачном.

Когда до подъезда остается всего лишь пара метров, то боковым зрением улавливаю характерное движение сбоку от меня, ноги самопроизвольно врезаются в асфальт, а затем я получаю мощный удар в предплечье.

– Марья! – рычит рядом со мной брат. – Твою ж мать! – выставляет руку вперед, хватает меня и не позволяет упасть. – Какого хрена?

– Ты меня напугал! – разъяренно разворачиваясь к нему лицом. Пакет рвется и из него на асфальт один за другим летят красные, аппетитные, ароматные яблоки.

Только хочу заявить Пете, чтобы шел и покупал новые, как широко округляю глаза. Резкая вспышка боли заставляет схватиться за живот, пискнуть и согнуться в три погибели.

Глава 30. Демьян

Вне себя от бешенства, врываюсь к клинику. С удара ноги толкаю каждую попавшуюся на пути дверь, в удар укладываю обуревающую меня ярость. Двери поочерёдно отлетают и с грохотом ударяются об стену. Отскакивают назад, едва с петель не срывает.

Я зол до такой степени, что готов голыми руками все вокруг разнести и ещё силенок останется. Меня буквально взрывает.

Когда мне сообщили о состоянии Марьи, то я бросил все свои дела, сел в самолёт и сорвался без лишних раздумий.

Руки чешутся. Я готов любого подавать на куски, если только кто встанет на моём пути.

Матери моего ребёнка плохо. Она в больнице. Что с малым, вообще не известно, и это хуже всего.

Мой сын будет героем. Сильным. Крепким. Он всё выдержит!

Если бы тупая администраторша читала внимательнее и умела шевелить своими извилинами, то этого всего бы не произошло. Надо же было додуматься и перепутать Марию Коновалову с Коноваловой Марьей.

Идиотка! Слов других нет. Пусть теперь идёт и драит полы где-нибудь в дешёвом супермаркете.

Твою мать! Твою мать! Твою мать!

А-а-а!

“Угроза жизни ребёнка. Марья госпитализирована. Прогнозов нет. “ Сообщение так и стоит перед глазами.

Не видя ничего перед собой, несусь вперед.

Цветные стены, левые люди, случайные прохожие, все слилось воедино. В ушах гул, в голове набатом долбит тревога, разум не воспринимает ничего от слова совсем.

Марья, девочка моя, что ж мы наделали… Что натворили.

Не уберёг я вас. Не уберёг…

Широким шагом пересекаю просторный светлый холл, есть цель, и препятствий я больше не вижу. Миную стойку регистрации, игнорирую вопросы администратора, наплевав на просьбу остановиться, следую строго вперед.

Мне нужно туда.

Мне нужно к Марье.

– Вы куда? – охранник кидается вперед, но я пру напролом и не останавливаюсь ни на секунду. Мне жизненно необходимо увидеть Марью. Я должен выяснить, что произошло, почему ей так резко стало плохо.

Думать о том,