После случившегося в машине я это чувствую как никогда остро. Он не мой, я не его.

Тело до сих пор помнит горячие прикосновения мужчины, его умелые ласки не отпускают, а запах так и стоит в носу, никаким гелем для душа его смыть не удалось. Я по-прежнему чувствую на губах вкус его поцелуя, а внутри себя четко ощущаю его недавнее присутствие. Мы не предохранялись, не было ни времени, ни смысла. Я и так уже беременна от него.

– Не твой, так не твой, – хмыкает брат. – Так даже лучше.

– Почему? – интересуюсь, делая вид, будто мне все равно.

– Потому что у него сейчас будут большие проблемы, – произносит спокойно. Говорит будничным тоном, будто не происходит ничего выходящего за рамки. – Сегодня на его объекте был пожар, пострадали невиновные люди. Ему придется отвечать.

– Если ты хотел меня этим добить, то поздравляю, – хмыкаю горько. – Тебе почти удалось.

– Марь, – качает головой брат. – Демидов не тот, кто тебе нужен. Держись от него как можно дальше.

– Не поверишь, но я и так собираюсь делать именно это, – отвечаю с ухмылкой. Чем больше думаю про Демьяна, тем сильнее разрастается зуд в груди.

– Надеюсь на твой здравый смысл, сестра, – без тени юмора говорит брат. Ставит передо мной кружку мятного чая, садится напротив. – Поверь моему опыту, Демидов не тот, кто тебе нужен.

– Ты повторяешься, – игриво подмигиваю, пытаясь разрядить обстановку.

С громким стуком двери об стену в квартиру заваливается Ева. Слышим непонятный звук, переглядываемся с Петей, и он, метнув на меня строгий взгляд, один выходит в коридор.

– Ваша? – раздается мужской голос с явным акцентом.

– Наша, – подтверждает Петя.

– Тогда принимай, – судя по всему, помогает Еве пройти в квартиру.

– Убери от меня руки! – шипит подруга, слышу характерные шлепки. Но я настолько сильно вымотана, что не реагирую. Там Петя, он разберется со всем. – Ненавижу тебя! Ненавижу!

– Тихо, – спокойный и как всегда уверенный голос брата доносится сквозь шум.

Допиваю свой чай, покидаю кухню и собираюсь пойти на помощь к своим, ведь Еву нужно как минимум раздеть и помыть.

– Иди спать, – заявляет брат, как только я оказываюсь на пороге ванной комнаты.

Заплаканная Ева сидит, прислонившись к стене.

– Ева, – выдыхаю. Смотреть на подругу нет никаких сил.

Она поворачивает ко мне голову, смотрю в затуманенные алкоголем глаза и ахаю. Я еще никогда прежде не видела ее в подобном состоянии.

– Давай помогу, – кидаюсь вперед, но не успеваю сделать ни единого шага, как натыкаюсь на жесткий взгляд брата.

– Я сам, – все так же сурово заявляет он.

– Петь, она девочка, – озвучиваю очевидный факт.

– И? – вопросительно поднимается его бровь. – Думаешь, я там что-то не видел? – усмехается горько. Меня простреливает его боль.

– Марь, иди, – тихим голосом произносит Ева. – Все будет в порядке. Я завтра даже не вспомню, что со мной было, – заверяет меня.

– И это страшнее всего, – выходя из ванной комнаты, шепчу под нос.

Дохожу до своей кровати, падаю ниц, едва коснувшись подушки, засыпаю. А после… После меня жду три суматошных недели, где я едва успевала поесть и поспать.

Глава 29. Марья

– Следующий, – из кабинета гинеколога выглядывает медсестра. Видит меня и тут же расцветает в дружелюбной улыбке. – Проходите, – раскрывает шире дверь.

Я поднимаюсь с дивана, на котором ждала начало приема, и переступаю порог просторного светлого кабинета.

– Марья, рад вас видеть, – произносит седовласый мужчина, смотря на меня сквозь толстые линзы очков. – Как самочувствие? – переходит к делу.

– Все в порядке, – отвечаю под пристальным взглядом Степана Арсеньевича, но такой короткий ответ его не устраивает, и в мой адрес, словно из рога изобилия, начинают сыпаться вопросы.

Он уточняет буквально про каждый из аспектов моей жизни, ему интересно все от и до. Даже чем питаюсь и как часто это делаю спрашивает.

Затем мы отправляемся к аппарату УЗИ. Там он медленно водит по моему чуть округлившемуся животу датчиком и безотрывно всматривается в экран. Его взгляд устремлен вперед, брови сведены вместе.

– Все в порядке? – уточняю, понимая, что вид врача меня настораживает. В предыдущие разы ничего этого не было.

– Проверяю, – бросает короткое.

Голос врача сдержан и скуп на эмоции, но мне этого хватает для того, чтобы начать волноваться. Теперь я безотрывно слежу за ним.

Афанасьев что-то крутит на приборе, нажимает на кнопочки, меняет датчики, снова смотрит, и чем дальше, тем тревожнее становится. На экране отображаются то черно-белые рисунки, то они становятся красными и синими, то только красными.

Пытаясь сдержать эмоции, закусываю губу.

– Вытирайся, – говорит хмуро и дает мне мягкую салфетку. – Подходи к столу, – кивает на свое рабочее место.

Смотрю на спину удаляющегося мужчины и в груди все холодеет. Весь его вид кричит, что что-то не то.

Медленно, словно зомби, вытираю гель с живота, поднимаюсь и на негнущихся ногах иду к врачу. Он что-то активно печатает.

– Марья, – поворачивается, как только я подхожу, в голосе беспокойство, но он старается его не выказывать. Видимо, не хочет меня волновать.

– Вы меня пугаете, – признаюсь.

Я стараюсь говорить легко и даже чуть с юмором, но выходит не очень. Скорее жалостливый писк вырывается, чем смешок.

– Пугаться нечего, – вновь беглый взгляд к своим записям. – Но расслабляться нам с тобой нельзя.

– Как это? – не понимаю.

Афанасьев берет лист бумаги и начинает на нем рисовать. Затем поворачивается ко мне, взгляд его по-прежнему хмурый.

– Смотри, – показывает на первый кружок, внутри которого еще три. – Вот так должна выглядеть здоровая пуповина.

Сглатываю.

Потому что рядом с этим кружочек другой.

– А вот так она выглядит у… меня? – шепчу, цепенея.

– Да, – кивает, хмурясь.

В кабинете повисает тяжелая пауза.

Я пытаюсь совладать с мыслями, но какое там! В голове пустота.

– Насколько это опасно? – кошусь на соседний рисунок. Ежусь.

Мне дико не по себе.

– Единственная артерия пуповины сама по себе не опасна, – начинает пояснять, но от беспокойства я слышу с