Что это вообще за двойные стандарты? Очень удобно, конечно. Это не он — кобель. Это его гормоны. Это не он предал. Это его инстинкты. Хочется взять и прописать по физиономии всем кто оправдывается таким образом.

Я иду в спальню и на мгновение замираю у двери. Комната встречает меня всё той же картинкой: нейтральный свет, зашторенные окна, привычный запах нашего белья и немного Жениного одеколона. Постель заправлена. Не слишком аккуратно, но я особо и не ожидала от Жени, что не будет ни складочки на покрывале. Подхожу и снимаю его. Не знаю, что ищу... Просто методично осматриваю всё: подушки, одеяла, простыни. Поднимаю матрасный угол, заглядываю между щелями у изголовья. Машинальные движения. Не дай бог, конечно, что-то найти. Но и не найти — тоже невыносимо.

И вдруг — там, у самой кромки кровати, где обычно лежит моя подушка, торчит что-то белое. Придвигаюсь ближе, достаю. Салфетка. Скомканная и сухая, но с явным пятном от помады. Пахнет чужим парфюмом. У меня такого нет. Узнаю теперь из тысячи его. Терпкий, сладковатый, приторный — запах дешёвого соблазна.

Сжимаю эту салфетку в кулаке так, что побелели костяшки пальцев. Хотела бы выкинуть. Или порвать. Или сжечь. Но пока просто стою и смотрю на неё, как на улику. Неопровержимое доказательство Жениной измены, забытое в спешке.

Не просто догадка, не просто случайно подсмотренный поцелуй. А факт, материальный, мерзкий и откровенный. Он привёл её сюда. В нашу спальню. На нашу постель. Пока я лежала в больнице.

Меня трясёт. Каждая клеточка внутри сопротивляется — то ли истерике, то ли ярости. Но слёзы не идут.

Я скидываю подушки, одеяла, срываю простынь с кровати, кидаю всё на пол и просто топчусь на этом, давая выход эмоциям. Бессмысленно, по-детски, но иначе я просто взорвусь. Механически, с яростью, будто хочу раздавить всё, что осталось от их близости.

После этого обессиленно опускаюсь на край кровати. В груди глухо гудит. Такая вдруг слабость накатила... Даже страшно. Только что казалось — ещё секунда, и разнесу весь дом, а теперь вот — полное бессилие. Пустота.

А мне ведь ещё с Женей говорить.

Дрожащими пальцами набираю номер Инны.

— Ты дома? — голос у меня будто чужой, глухой и надтреснутый.

— Дома. Ты уже приехала? Всё в порядке?

— Инн, приходи ко мне с ночёвкой… Пожалуйста.

Она замолкает на пару секунд.

— Ты же только выписалась… У вас должен был быть семейный вечер.

— Ой... Инн… Тут такое, — нервно хихикаю. Смех выходит сорванный, хриплый, почти истеричный.

Инна мгновенно всё понимает:

— Я Ваньку оставлю Денису, как он с работы придёт. Часам к шести буду.

Я киваю, хотя она этого не видит, и отключаюсь. Потом медленно собираю всё с пола, загружаю в стиральную машину. Пока та бодро крутит барабан, я мою полы в спальне с большим количеством специального средства с сильным запахом лимона, потом прохожусь по шкафам, протираю пыль на полках. Движения становятся ритмичными, почти медитативными. Перехожу в гостиную, потом на кухню. Протираю каждую ручку, каждый угол, как будто вместе с грязью могу стереть то, что случилось.

Домывая прихожую, пячусь назад и вдруг упираюсь спиной во что-то твёрдое и тёплое. Оборачиваюсь — и прямо передо мной Женя. Он стоит, глядя на меня сверху вниз. И всё, что я успеваю заметить — это как недвусмысленно напряжено всё в районе его ширинки. То самое, что мне так хочется оторвать к чертовой бабушке.

4 Саша

— Сашуля, я конечно знал, что ты у меня огонь! Вот так встреча, каждый раз бы так, — голос Жени звучит с наигранной теплотой, пока его глаза жадно скользят по моим ягодицам, и он позволяет себе наглую вольность — сминает их ладонями, как будто мы не на грани развода, а играем в страстную семейную ролевую игру.

Я отскакиваю в сторону. Тряпка, которой только что вытирала пол, с размаху шлёпает его по рукам.

— Ты чего, тряпкой в меня?! Совсем с ума сошла? — Женя смотрит на свои ладони с видом, будто я облила их кислотой.

Встряхивает руками брезгливо.

— Руки убрал! — рявкаю я, сдерживая желание двинуть чем-нибудь потяжелее.

— Не остыла ещё? Ну сколько можно дуться, — он изображает усталое разочарование и театрально разводит руками, будто я истерю на ровном месте.

— У тебя мозги в трусы что ли утекли, Баренцев? Я и не собираюсь остывать! Сейчас уберу тут всё и вещи тебе в чемодан сложу. Или, если хочешь, сам давай. И поскорее с моих глаз к своей Каролине топай!

— Она Кристина, — поправляет он, но уже тише, понимая, что нарывается.

— Да хоть королева Виктория!

Он фыркает, разворачивается на каблуках начищенных мной ботинок и идёт в ванную. Я слышу, как включается вода, и понимаю — начался ритуал очищения. Женя всегда был помешан на чистоте. Словно не человек, а реклама антисептика: руки моет по двадцать раз на дню, при этом закатывая глаза на всех, кто позволяет себе прикоснуться к лицу без предварительной дезинфекции. Касание грязной тряпки для него сродни контакту с радиоактивным веществом.

Его даже ковид не застал врасплох: пока другие скупали гречку, у Жени уже были стратегические запасы масок, перчаток и санитайзеров. Наверное, он мечтал, чтобы мир навсегда остался в изоляции, где не надо прикасаться к людям. Особенно к тем, кто способен дать ему тряпкой по рукам.

Когда он возвращается из ванной, с вымытыми до скрипа руками, лицо его снова светится уверенностью. Жене в принципе не свойственно долго чувствовать вину. Да что там, он вообще не считает себя виноватым в абсолютном большинстве ситуаций.

— Послушай, — говорит он, усаживаясь в кресло и скрещивая ноги. — С Кристиной всё не так, как ты думаешь. Её руководство навязало. Понимаешь? У нас начались частые встречи, клиентов стало больше, я зашивался. Два раза путал время. Владлен Анатольич психанул: "Либо берешь секретаря, либо ищи себе другое место!" Что мне было делать? Отказываться? Ты представляешь, сколько я приношу компании? Сколько приношу нам в семью?

Он разводит руками, глядя на