— А он?

— Он до сих пор в реанимации, пока ничего не могу сказать.

Я подорвалась, и меня чуть не вырвало. Голова закружилась, а дышать стало неимоверно тяжело, будто кто-то сел на грудь. Сдерживая нахлынувшие слезы, я процедила:

— Мне нужно к нему.

— Туманов без сознания, вам вставать нельзя. Я не вижу в этом необходимости.

— Пожалуйста! — начала паниковать, порываясь слезть с кровати. Это было очень тяжело, я будто толкала гору, — мне очень нужно кое-что ему сказать!

— Он все равно не услышит. Сестра, — кивнул девушке слева, и она подошла ко мне.

Она, мило улыбаясь, приблизилась и попыталась уложить меня. Но я начала брыкаться, вырываясь из ее тонких, но на удивление сильных рук.

— Нет! — снова плачу, — Нет!

— Мне правда жаль, но вам нужен покой, ведь вы скоро пойдете на поправку.

Не знаю, как она вернула меня в лежачее положение, но я намерена бороться до тех пор, пока... пока...

Она покрутила винтик на капельнице, и к физраствору добавилось что-то еще. Мне жутко захотелось спать. В сон клонило так, будто я не спала неделю. И бороться с этим... оказалось невозможно...

* * *

— Просыпается... — шептались знакомые голоса.

— Слава богу, — вздохнул голос... мамы. — Такое облегчение.

Снова тяжело открывать глаза.

— Можно, наконец, приглушить этот чертов свет? — еле разомкнула пересохшие губы.

— Милый, — затем шаги, щелчок выключателя, и режущий свет пропал. Я спокойно разомкнула веки и уставилась на родителей, перепуганных до смерти. Мама держала меня за руку и тихо ее поглаживала. Отец сидел по другую сторону кровати. Немного не такой, каким я запомнила его в нашу последнюю встречу. Вместо статного, мужественного мужчины здесь сидел сгорбленный, с парой поседевших волосинок родитель. Их было видно, потому что он был шатеном. Именно в этот цвет я и покрасилась, когда меняла свою жизнь.

— Вы... здесь...

— Конечно, мы здесь, где нам быть. Ох, как ты перепугала нас! — мама, похожая на более взрослую версию меня, но с длинными светлыми волосами, еще крепче сжала мою ладонь.

— Мы с матерью бросили все дела, отменили встречи и совещания, и сразу же выехали к тебе.

— Я рада, — прошептала, — можно воды?

Мама дернулась, как будто почувствовала вину, что сама не догадалась ее мне подать. Повернулась к тумбе и протянула мне стакан. Я взяла его слабой правой рукой, чувствуя, как с каждым глотком расправляется желудок. Ох, живительная влага.

— В общем, виновника ДТП уже держат в СИЗО. Он не был пьян, парень просто лихачил, кажется, красовался перед друзьями и не справился с управлением.

— Сколько я здесь лежу?

— Четвертый день. Ты порой просыпалась в бреду, но явно была не в сознании, поэтому с нами не разговаривала.

— А как там Данил?

— Да так, — мама увела взгляд, — кстати, в коридоре ждут твои друзья.

— Девочки здесь? — разум прояснился. Даже на душе теплее стало. Все так переживают. Но то, что они не хотят о нем говорить, меня настораживало. Что-то скреблось в душе, противно и мерзко.

— Да, хочешь их увидеть?

— Конечно, очень.

Папа приобнял маму за плечо:

— Тогда мы сходим перекусить и немного отдохнуть. Который день недосыпаем, все возле твоей постели сидим. А ты пока пообщайся. Если что говори медсестре, она нам позвонит.

Я кивнула. Мама с папой вышли за дверь, а через минуту сюда ввалилась толпа моих друзей. Катя с Олеся привели своих парней, которые, видимо, тоже переживали.

— Наташка! — девочки бросились меня обнимать, но я закашлялась, и они тут же виновато отстранились. Катя села рядом и сжала мою руку, как до этого делала моя мама.

— Мы так рады, что ты живая... — Олеся одной рукой держала небольшой беременный животик, а другой вытирала крупные слезинки. Егор тут же полез за платком, который походу таскает с собой уже на постоянке. Олеся стала довольно эмоциональной в последние месяцы.

— Ты не представляешь, как мы охренели, — кивнул Дима, развалившись в кресле у стены. — Еще и с того, что второй потерпевший — Данил.

Я увела взгляд, смотря в темное окно. Поздний вечер.

— Так, получилось... — глухо выдала.

— Он тебя насильно увозил? — Катя взволнованно вгляделась в меня.

— Да, кстати, если что скажи, мы его с Егычем добьем.

— Так он живой?! — в души упал груз. Хоть они что-то знают и не молчат.

— А надо, чтобы был мертвый?

— Нет! — чересчур эмоционально повысила голос, буквально рявкнув на парней. Дима с Егором недоуменно переглянулись.

Олеся резко успокоилась, нахмурилась и уперла руки в бока:

— Мальчики, идите погуляйте. И принесите нам чего-нибудь вкусного. А мне кофе.

— Тебе нельзя кофе, — возразил Егор своей жене.

— А вот и можно!

— Нет! И я принесу тебе сок.

Девушка накуксилась:

— Ты совсем меня не любишь?

— Люблю, поэтому и оберегаю, — вздохнул, — какой сок?

Она вздохнула следом.

— Томатный.

— Пошли, Димон, — похлопал один другого по плечу, и они удалились из палаты. Я слегка улыбнулась. Их перепалка ненадолго вернула меня в обычный мир. До произошедшего, до этой больничной палаты. И почему мне не жилось спокойно? Потянуло на приключения?

— Что с Данилом? — я сразу же уставилась на подруг, как только дверь хлопнула.

Олеся начала мяться, поэтому я стала буравить взглядом Катю. Она тоже чувствовала себя не в своей тарелке, кусала губу, будто решая, говорить или нет. Словно переживая за мою психику. Да она у меня, ха-ха, крепче, чем у них обеих взятых. Чего за меня волноваться?

— Понимаешь, его, конечно, подлатали... но они столько боролись за его жизнь. Драгоценное время ушло. И короче... Даня в коме. Никто не знает, когда он очнется. Может, когда восстановится, может, никогда.

Глава 20

Если представить, что внутри меня стержень, но из стекла, то я буквально почувствовала, как он ломается.

Я просыпалась с надеждой, что скоро увижу его. Что врач пустит меня в его палату, и я тоже скажу ему что-то важное. А теперь говори не говори, он не услышит.

Нос защипало.

Я была слегка приподнята на подушке, поэтому откинула голову и уставилась в потолок. Предательские слезы, лезьте назад. Но за одной по щеке потекла вторая, и вот я уже всхлипываю. А затем я тупо разревелась.

Вытирала слезы кулаком, шмыгала носом, пока растерявшиеся подруги судорожно не