Позже головная боль отступила, но зато шоссе сузилось до обычной проселочной дороги, покрылось рытвинами и сделалось ужасно каменистым, что напрямую угрожало жизни его сапог. Пропали возделанные поля, и ветер уже не звенел проводами телеграфа, потому что подле крошечного предгорного селения линия взяла и кончилась. Купить еды и найти ночлег стало негде — кругом тянулись безлюдные уступы, и дорога забирала все выше и выше в горы. В довершение всего на очередной развилке Ларс, как видно, повернул не туда и в конце концов очутился в порядочной глуши. А тут еще надвинулась гроза.

Словом, к тому моменту, когда удача наконец соизволила улыбнуться, явив гнедую кобылу и повозку, Ларс костерил и ливень, и лес, и свое дурное упрямство последними словами. Он до жути боялся, что дождь подпортит конверт и припрятанные в сумке патроны.

Обошлось: добраться до заветной жестянки вода не успела, в очередной раз подтвердив, что дуракам иной раз и везет.

Старик возчик оказался на редкость зорким и догадливым (даром, что выглядел на манер тощего гриба-опенка), а содержимое бутылки — густым и согревающим. Ноги перестали гудеть, зато голова слегка затуманилась.

Снорри Прищур трепался про многочисленную родню, про прошлогодний урожай, про дороговизну соли и про что-то еще, совсем неразборчивое за шумом ветра и фырканьем гнедой. Болтовня не раздражала, напротив успокаивала, почти баюкала, и собственные мысли плескались и отступали, словно легкие волны.

Нужно сделать небольшую передышку. Выспаться. Почистить оружие. Починить сапоги. Говорят, дальше за Рандберге лежат лишь узкие горные тропы. На запад — в Вармельстид, на восток — в Киулукки и на север, в Левердаллен и дальше, до самого Фельдгейма, за которым только седой океан.

Непростая земля. Жесткая.

Они тащились сквозь дождь, а он становился все тише, пока не сошел на нет, оставив после себя сонный перестук капель, сброшенные на дорогу сосновые шишки и острый привкус свежести на языке. И тишину, ту особую тишину, которая поселяется в мире каждый раз после того, как небо очистит землю водой и огнем.

Никто не попадался навстречу, и Ларс в который раз за день усомнился: а живут ли здесь вообще люди. Или только ласточки, что режут вечернее небо острыми крыльями? Словно отвечая на его незаданный вопрос, возница обернулся.

— Ну, добрались, — сказал он. — Вот и Миллгаард. Слышишь, гере офицер⁈

Блеяли овцы. Ларс приподнялся на локте и увидел, как дорога резко вильнула и вывела из лесной тени на обширное открытое пространство прямо под свет предзакатного солнца.

Селение оказалось неожиданно большим и зажиточным. Одна за другой тянулись усадьбы, обнесенные жердяными изгородями, крепкие срубные дома блестели белой краской наличников. По широкой, вдрызг разбитой копытами и колесами улице шествовали гуси, и гнедой с трудом удалось прорваться сквозь гогочущую ватагу. Дальше, у мельничной запруды, спускались на водопой коровы.

— Большое стадо, — заметил Ларс, усаживаясь рядом с возницей. Потомственный горожанин, он ни пса не смыслил в разведении скота, но животины выглядели упитанными и довольными.

— Да, — отозвался Прищур, — коровки здесь отменные. Наша таннмаркская порода…

Картину общего довольства и мира портила только мельница, точнее то, что от нее осталось: закопченные камни фундамента, по которым, словно госпожа, переступала ворона, да обугленные бревна. В ручье виднелся остов мельничного колеса. Земля по берегу почернела, лишь по краям выгоревшего пятна пробивались мокрые лопухи и осока.

— Видал, гере офицер? — Снорри ткнул пальцем в сторону пожарища. — Беда просто! Раньше бы я сюда завернул и все дела бы обделал, а теперь что? Тащись дальше до самого Геслинга, день теряй, деньги на ночлег трать. Мучение одно!

— А что же не отстроят?

В самом деле, такое большое селение — как без мельницы?

— Да уж год с лишком не могут поставить. Сначала здешние место новое выбирали. После репу чесали, кто в какую долю войдет. Пока делили, зима прошла. Так ничего и не решили толком. А пока они мозговали да спорили, Йотун раз — прибрал участок к своим ручищам-то! Выкупил! Теперь гадай, какую цену за помол выставит…

— Оборотистый, как видно человек…

— Дельный. Но уж больно нравный. Не поспоришь. Одно радует — за дело бодро взялись. Думается, к осени поставят.

— А отчего же не здесь? — Ларс в недоумении оглянулся на берег. — Растащили бы головни, расчистили…

Снорри помрачнел.

— Нельзя, — проговорил он. — Нельзя после пожара… Дурное место…

Ворона все еще разгуливала, постукивая клювом по обугленным камням, и это зрелище царапнуло душу Ларса острым когтем тоски. Отставной капитан отвернулся. Он не любил развалины и прочие картины запустения и людского небрежения.

— Есть здесь постоялый двор? — спросил он, возвращаясь к делам насущным.

— А как же! Сейчас свернем…

Вскоре повозка уже въезжала на плешь рыночной площади с колодцем посредине. Слева от него, под навесом летней кузни, дымил горн, слышался стук молоточка по наковальне. Справа стояло обшитое тесом здание с высокой мансардой, и фанерная вывеска кратко обещала: «Еда и ночлег».

— Не сомневайся, гере офицер, пиво тут свежее, а кровососы не водятся. Почти что, — со смешком обнадежил Снорри.

Стук железа о железо смолк, и кузнец высунулся из-под навеса.

— Здоро́во, Прищур! — крикнул он, потрясая молотком. Черные баки воинственно топорщились на красном от угольного жара лице.

— И тебе не болеть, Йонас, — ответил возница. — Трудишься, что ли?

— Помаленьку, — отозвался кузнец. — Подъезжай, потолкуем.

Снорри развернул гнедую, и через минуту они с Йонасом уже пожимали друг другу руки. Ларс взял сумку и спрыгнул наземь, намереваясь распрощаться.

— Ты, смотрю, не один, — кузнец задержал взгляд на кобуре, свел брови. Ларс напрягся в ожидании расспросов.

— Да вот, путника подвез, — легко ответил Снорри. — На заработки идет. А тут гроза, грязюка, подметки оставишь…

— А подковы-то твоя Звездочка в грязи не оставила? — тут же спросил кузнец. — А то давай подправлю, пока огонь горит.

— Э-э! — Прищур рассмеялся, — что мне твои подковы! Я такие добыл… ввек не сносит.

— Да ну, — осклабился кузнец. — Болтаешь. Мои лучшие.

Он подошел к кобыле, и, положив одну ладонь ей на холку, другой уцепился за левую переднюю бабку. Звездочка фыркнула, но позволила приподнять копыто.

— Дела, — пробормотал Йонас.

Ларс пригляделся. Он не особо разбирался во всяческом кузнечном железе, но подкова и впрямь была приметная. Отполированный до блеска