За сегодняшний день я достигла максимального левла по шкале смущения.

Сначала он увидел меня на унитазе, потом я собирала лифчики в его комнате и застала его в полотенце, а теперь свалилась на него в прямом смысле как снег на голову и… поцеловала.

Упираюсь руками по обе стороны от него, собираясь отстраниться, но тяжелая рука обхватывает мою шею и тянет на себя. Он целует меня. Сам. На фоне вдалеке слышится хохот Темы, в то время как его отец нежно прикасается то к одной губе, то ко второй. Не углубляет поцелуй, лишь прикасается, но даже это обычное прикосновение, заставляет внутренности скрутиться в косичку и призывно пульсировать, отдавая трепетом по всему организму. Кажется, я даже трястись начинаю.

Решаю оборвать это безумие, пока все не дошло… да куда ещё больше зайти может! Просто решаю оборвать!

Отстраняюсь резко, не давая ему шанса меня остановить, но он и не пытается.

Восстанавливаю сбившееся дыхание, наплевав на то, что он тоже это видит.

— Темушка, — зову ребёнка, чтобы как-то сгладить это ужасное чувство смущение, что разит от нас обоих, стоит мне только взглянуть на него. — Я думаю, на сегодня достаточно. Пойдем в дом, заболеешь…

23

Глава 10

Рано утром Кирилл собирается в командировку и, чтобы избежать детских слез, целует спящего сына, после чего я иду его провожать.

После вчерашнего поцелуя не знаю, как себя вести и испытываю странную неловкость. Понимаю, что выгляжу глупо, протягивая ему ладонь для рукопожатия, но ничего лучше не придумываю.

Смущение вспыхивает ярким румянцем на щеках, когда он с сомнением косится на мою руку, а затем мягко сжимает ее своей и не так уж и мягко тянет на себя.

Кутаюсь в теплых объятиях. Практически не дышу, ощущая его ладонь на лопатках. Страшно даже пошевелиться. А сердце, наоборот, как у птички тарахтит.

Но как только Кирилл уезжает, просыпается Тёма и устраивает мне целый спектакль.

На все мои предложения и просьбы реагирует односложным: «Не хочу! Не буду!», и на самом деле отказывается абсолютно от всего.

Только ближе к обеду с трудом и уговорами мне удается его накормить, после чего он уносится в свою комнату и запирается в ней как в темнице.

Решаю не напирать, потому что понимаю, что Артёму требуется время и личное пространство.

Весь день, половину которого я провожу, сидя на полу и подпирая спиной дверь его комнаты, развивается по тому же сценарию.

Лишь ближе к ночи, когда все звуки за дверью стихают, мне всё же приходится использовать свою пилочку в качестве отмычки, и я по-тихому пробираюсь внутрь.

Убедившись в том, что он безмятежно спит, укрываю его одеялом, выключаю свет и ухожу в свою комнату.

На следующий день с утра пораньше звонит Кирилл, с которым я как раз хотела серьезно поговорить. Но вместо того, чтобы высказать ему гневную тираду относительно ответственности и детской психики, застываю с выражением откровенного ужаса на лице, когда он говорит, что командировка затягивается. Домой он вернется только через неделю.

Неделю, Карл!

Стоит ли говорить о реакции Тёмы на эту новость?

Заверения его отца, что мы обязательно протянем сами еще неделю, во что я, честно признаться, верю с трудом, так странно укладываются в голове, будто меня ставят перед фактом, и мысленно я с этим уже свыклась.

Поэтому я быстро прощаюсь с Кириллом и с дурным предчувствием иду за Тёмой.

Шестое чувство не подводит меня и в этот раз…

Сначала он показательно фыркает и снова запирается в своей комнате. Потом, когда мои нервы, натянутые струной, трещат, я снова вскрываю дверь детской спальни и принимаюсь уговаривать его позавтракать. Он вновь вертит носом, и даже мороженное не в силах его переубедить.

Решив, что рано или поздно он проголодается, кое-как уговариваю собраться на прогулку, и мы отправляемся нагуливать аппетит. Наивно полагаю, что сработают старые методы, и тяну его на детскую площадку.

И это было моей первой ошибкой…

Отплевываясь от грязного снега, тру воспаленные глаза, которые ужасно пекут от мелких песчинок, а затем прихожу в ужас от осознания того, что Тёмы нигде нет…

Еще секунду назад он стоял рядом и швырялся в меня снежками, а теперь просто-напросто испарился! Как можно быть таким быстрым, когда ты такой маленький?

Спустя вечность поисков (а на деле секунд двадцать) взгляд цепляется за ярко-синий помпон на шапке, как у Темы, и я тут же срываюсь на бег, догоняю его и тяну в сторону дома.

— Пусти! — кричит он, дергаясь в сторону дороги. — Хочу, чтобы ты исчезла!

— Ну, прости, придется тебе меня потерпеть еще как минимум несколько дней, пока не вернется твой папа, — приседаю на корточки на уровне его глаз. — Зачем убегаешь? Потеряться не боишься?

— Я на озеро хочу, — бубнит он.

Противный холодок сбегает по спине от одного лишь упоминания об этом месте.

— Зачем?

— Ты упала, и за тобой пришел папа, вот и за мной вернется!

Неприятная резь царапает где-то за ребрами, и вся моя злость на его проказы быстро угасает.

— Ну уж нет, — отрезаю тоном учителя. — Не будем больше трепать нервы папе, да и геройский плащ вряд ли уместился в его чемодан. А пойдем лучше в кофейню? Наверняка у них еще много мармеладок. Я даже договорюсь на двойную порцию для тебя, — подмигивая, расплываюсь в приторной улыбке.

— Домой хочу! — не разделяя моего восторга, Тема топает в сторону особняка.

Ну что ж. Никто не обещал, что будет легко.

Конец дня проходит в прежнем режиме. Тема в комнате, я под его дверью.

Наутро, удивительно, но он даже ест завтрак вовремя. Проголодался, наверное, за эти несколько дней. Да и нервничает ребёнок…

Он вдруг становится на удивление тихим. Всё такой же недовольный, но тихий. Уложив его на обеденный сон, я достаю романчик, что прихватила с собой из дома, и расслабляюсь.

Это становится моей второй ошибкой…

Никогда. Вот вообще никогда-никогда нельзя расслабляться, если остаешься с ребенком один на один. Даже когда тебе кажется, что он мирно спит в своей кровати. Потому что в этот самый момент, пока ты читаешь о невероятной