Наш триумфальный вход был тут же омрачён появлением нервного, суетливого человечка с моноклем в глазу и с пачкой пергаментов в трясущихся руках.

— Ах! Ваши сиятельства! Преосвященнейшие! — залепетал он, кружа вокруг нас, как майский жук вокруг лампы. — Прошу, за мной, умоляю! Королева уже на подходе! Она… она недовольна задержкой, ой, как недовольна! Мне страшно! — Его взгляд задержался на моих спутницах. — Ой, какие прекрасные… то есть, прошу прощения! Сюда, вот эти места! Лучшие в зале, само собой! Для самого князя Драконхейма и его… э-э-э… блистательной свиты! Ой-йой-йой!

Он рассаживал нас с таким видом, будто раскладывал взрывчатку, постоянно озираясь на двери. Мы едва успели занять свои места, как трубы прорезали воздух, возвещая о появлении хозяйки бала.

И вот она вошла.

Марицель. На ней не было ни парчи, ни бархата. На ней было нечто, отдалённо напоминающее ночнушку — струящееся платье из тончайшего чёрного шифона, настолько откровенное, что оно оставляло плёточки воображения. Оно переливалось при свете факелов, обрисовывая каждый изгиб её тела. И при этом на её голове красовалась массивная золотая корона, словно насмешка над всеми условностями.

Она прошлась по залу, как хищница, лениво и уверенно, её взгляд скользнул по потрясённым лицам знати. Затем она подошла ко мне. Наклонилась и, не обращая внимания на всех, громко чмокнула меня в макушку.

— Ах, мой племянничек, — она пропела ласковым, сладким голосом, который резал слух сильнее, чем боевой клич. — Какой же ты очаровательный в своём парадном камзольчике. Прямо ми-ми-ми. Просто тронута до слёз.

Потом она выпрямилась, её лицо вновь стало маской абсолютной, безумной власти, и она заняла своё место на троне, развалившись на нём с видом кошки, проглотившей не только канарейку, но и всю птицефабрику. Пирушка, судя по всему, начиналась. И я чувствовал, что это будет нечто незабываемое.

Трубы смолкли, и Марицель поднялась с трона. Её голос, усиленный магией или просто безграничной самоуверенностью, легко заполнил собой огромный зал.

— Дорогие гости, верные подданные и… члены моей многострадальной семьи! — её взгляд скользнул по мне, и губы тронула улыбка. — Сегодня мы празднуем не просто победу. Мы празднуем рождение нового мира! Мира, где Аскарон и Драконхейм, две величайшие династии, наконец-то объединили свои силы! Да славится мощь Аскарона, сокрушившая старого врага! И да славится мудрость Драконхейма, чей огонь очистил нам путь!

Поднялся вежливый, но оглушительный гул аплодисментов. Началась трапеза. Вино лилось рекой, а блюда сменяли друг друга с невероятной скоростью. Воспользовавшись моментом относительной приватности, я наклонился к тётке. (Во время празднества, мы с Лирой сели рядом с Марицель. Она позвала нас к себе, после того, как опрокинула три добрых бокала вина).

— Тётя, пока мы наслаждаемся твоим гостеприимством, не стоит терять время даром. Может, обсудим за едой первые вопросы, касающиеся нового облика королевства?

Марицель отхлебнула из своего бокала, её глаза блеснули азартом.

— А почему бы и нет, милый? Игра в троны — лучшая приправа к жаркому. Итак, открывай свой список. Какое твоё первое условие?

Я сделал паузу для драматизма, давая всем за нашим столом услышать.

— Земли барона Отто фон Кракенфельда, а также Штормгард, должны отойти Драконхейму.

Я видел, как Элиана замерла с кубком у губ. Затем на её лице расцвела медленная, сияющая улыбка, и она посмотрела на меня с такой теплотой и благодарностью, что стало почти жарко. Она тихо кивнула, подтверждая мои слова.

— Кракенфельд и так уже стал частью моих владений де-факто и получает всю поддержку от Драконхейма, — продолжил я. — А что касается Штормгарда… — я обвёл взглядом присутствующих, — это родовые земли моей второй, будущей жены. Так что логично, что они должны управляться моим домом.

Марицель медленно положила винную кость на тарелку, её пальцы постукивали по золотому краю.

— Кракенфельд… ладно, с этим ещё можно поспорить, но куда ни шло. Но Штормгард, милый племянник? — она сладко улыбнулась. — Он находится несколько… отрезан от твоих основных земель. Между нами лежат добрые сотни миль и владения как минимум трёх баронов, верных мне. Нет у них точки соприкосновения. Нескладушечки получаются.

Я сделал вид, что задумался, хотя такой ответ ожидал.

— Понимаю. В таком случае, — я развёл руками с наигранным сожалением, — мне, видимо, придётся выбрать что-то ещё. Что-то, что будет иметь общую границу с моими владениями.

Марицель вдруг рассмеялась. Её смех был громким, искренним и полным странной гордости. Она покачала головой, смотря на меня с восхищением.

— Боги, — выдохнула она, вытирая несуществующую слезу. — Этот мальчик… Уверена, ты не мой племянник, а мой незаконнорожденный сын. Такой же наглый и дальновидный. Ладно, ладно… Продолжаем пир! О политике поговорим позже, когда ты решишь, какую именно половину моего королевства ты хочешь забрать в качестве приданого!

Пир продолжался. Вино лилось рекой, шуты кривлялись, а музыка всё громче заполняла зал. Под аккомпанемент всеобщего веселья и нескольких дополнительных кубков вина мне удалось окончательно убедить Марицель официально признать Кракенфельд моим владением. Её уполномоченный аристократ, всё тот же нервный человечек с моноклем, принёс пергамент, и королева с театральным вздохом начертала на нём свою подпись, отказываясь от любых претензий на эти земли. Лира, сияя, не уставала напоминать всем и каждому, что Кракенфельд — её законный свадебный подарок, так что эта победа далась нам относительно легко.

Вскоре начались танцы. Я, как подобает, исполнил первый танец с Лирой. Она парила в моих объятиях, её хвост грациозно извивался в такт музыке, а в глазах горели огни торжества и собственнической любви. Затем я пригласил Элиану. Она была робка и изящна, её рука дрожала в моей, но на лице сияла улыбка надежды.

И вот настала очередь Ирис.

Мы закружились в медленном танце. Её движения были отточенными и холодными, словно она выполняла очередную обязанность.

— Ну вот, — её голос прозвучал тихо и язвительно прямо у моего уха. — Скоро и на Элиане женишься. Официально. А ведь это я первая крутила этой самой попкой у тебя перед носом, когда ты был ещё никем. А меня… меня в жёны брать не хотят.

Её слова были отравлены годами обиды. Я притянул её чуть ближе.

— Я бы с радостью взял тебя в жены, Ирис, — тихо, но твёрдо сказал я. — И ты это прекрасно знаешь. Но твоё положение… главной камердинерши… Собрание аристократов никогда не признает такой брак. Это невозможно.

Она замолчала, и я почувствовал,