признать, что кроме пыли и затхлости, в доме чисто. На полу домотканые половики. Ставни не открываем, но здесь есть электричество, и подведена вода. Я нахожу ведро, и тряпку, и мою везде пол. Потом протираю пыль. Дверь открыта настежь, и Ромка, то и дело носится то на улицу, то в дом, не слушает ни меня, что я только что помыла пол, ни Андрея. Весь в отца, с этой своим упрямством. И я чувствую что завожусь, но срываться на ребёнка не хочу, и поэтому тру всё подряд, прокручивая в голове, в очередной раз, мысленный диалог с Киром, словно он стал меня слушать. И если бы он спросил о причине, и понял, я бы донесла до него все свои переживания. Все упрёки к нему. Но это только фантазии.

Из машины достаём нехитрую провизию. Тушенка, консервированная фасоль, хлеб, крекер. Вода в бутылках. Хотя здесь есть и посуда и плита и мойка, но пока не вернулся Кир, мы ужинаем так.

Мальчишки после ужина заваливаются на боковую, кое-как заставила и одного и второго, освежиться в тазу, что нашла на кухне. Они вдвоём падают на кровать, и Ромка тут же просит свою любимую книгу, оставляю его на попечении Андрея. Тоже спешу немного освежиться, пусть и холодной водой, и в мелком тазу, но мне его хватает, и становится легче.

Сыновья уже спят, и я устраиваюсь на скрипучем диване. Кира всё ещё нет. Сказал же что ненадолго, а его всё нет. Может он назло мне. Чтобы я знала своё место. Я же вечно с ним в конфронтации вступаю. А он вечно стремился меня под себя подмять. Так мы и жили. И хорошо нам было. Очень.

Что же я наделала?

Слёзы снова стремительно обожгли щёки. Если бы я могла, я вернула бы всё назад, и ни за что не предала бы его, довольствовалась тем, что имею.

Слышишь ты чёрствый чурбан! Я так люблю тебя! Так сильно! Но ты же не простишь меня! Никогда!

Не замечаю, как проваливаюсь в сон, только когда рядом прогибается и скрипит диван, понимаю что заснула.

Кир ложится рядом, почти на край, между нами столько места, пространства. Между нами пропасть. Но я не смею сделать первый шаг. Я очень боюсь его презрения.

Я сыта им.

Я объелась им.

Ещё немного и меня вывернет от него. От этого холодного прожигающего взгляда. Всё что могу, это таращится в темноту, и мысленно вырисовывать его силуэт. Я представляю, что он лежит ко мне спиной. Вензеля и надписи татуировок на загорелой коже шевелятся в такт его дыханию. Голова слегка откинута назад, и виден немного профиль. Сейчас черты его лица расслаблены, и серые глаза закрыты, а губы не кривятся, и в голове не рождаются новые мысли о том какая я дрянь.

А я дрянь!

Дрянь, которая с замиранием сердца, лежит и слушает его размеренное дыхание и наслаждается хотя бы этой близостью.

11.

11.

Будит меня Ромкин смех, и тихий говор Кира.

Но я не хочу просыпаться, потому что во сне, мне казалось рядом его тепло, и дыхание на своей щеке, и прикосновение шершавых пальцев. И пусть это наивно и глупо. Пусть мне всё это причудилось. Но хотя бы на краткий миг, миг, которого и не было наяву, мы были вместе.

Я пытаюсь воспроизвести те ощущения. Вспомнить то чувство счастья, эйфории, и уже не могу. Мозг отметает все попытки вернуться в сон. Все мои старания разбиваются о реальность. А она, к сожалению, не совпадает с моими снами.

Следующие дни проходят однообразно и тоскливо.

Никогда не думал, что рядом с Киром мне будет тоскливо. Но когда он не видит меня в упор, и общается только по необходимости, это так.

Я всё знаю, что я виновата сама. Но мне от этого не легче.

Все мои попытки выйти хоть на какой-нибудь разговор, терпят неудачу. Кир даже не пытается слушать меня, он просто игнорирует и меня.

- Зачем ты тогда нас нашёл? - не выдержала я как-то, когда он снова пришёл откуда-то, поздно вечером.

- Отпусти нас, раз мы тебе не нужны! Мы уедем к родителям!

- Ты можешь валить на все четыре стороны, хоть сейчас, - процедил он, ложась на свою половину дивана.

- Если бы ты объяснил…

- Хорошо, я тебе объясню, - Кир резко развернулся и старый диван жалобно заскрипел. Я отпрянула, не ожидав от него такого манёвра, но он ловко ухватил моё предплечье, и подтянул к себе.

Во мраке комнаты, разгоняемой лишь, слабым свечением ночника, его глаза казались тёмными, и всё лицо как-то зловеще ловило тени, словно он поглощал весь свет, потому что нет больше в нём ничего светлого.

- С чего начать? – спросил меня, естественно не рассчитывая на мой ответ.

- Может с того, что меня до хрена в жизни предавали, но ты превзошла всех. Объяснить тебе что чувствуешь, когда приходишь в пустой дом? Как с ума сходишь от беспокойства? Когда в голове миллионы сценариев? Что думаешь, что не увидишь вас живыми уже никогда? – по мере того как он всё это говорил, голос его наливался металлом.

- Кир… Я понимаю… - пытаюсь вставить хоть слово, но он мне не даёт.

- Понимаешь? – усмехается он. – Да ты даже не рядом… Ты не хера не понимаешь…

- Ты сам виноват, - не остаюсь в долгу, и дёргаю свою руку, но он в ответ, дёргает ещё сильнее, и я вскрикиваю от боли, и по инерции подаюсь к нему.

– Отпусти! Мне больно!

Но Кир словно и не слышит, смотрит горящим взглядом и дыханием опаляет моё лицо. Мне становиться страшно по-настоящему, потому что мне кажется, что я прекрасно читаю в его глазах, все его желания относительно себя.

Ярость, ненависть, боль. И то, как он борется с собой, чтобы не свернуть мне шею.

- Прости меня, - нахожу, кажется единственно верные слова, но и они уже бессильны, потому что он улыбается, но так страшно.

- Нет, - отвечает так просто, и убивает этим коротким словом наповал.

Отпускает мою руку, и я, наконец, отползаю подальше, хотя могу этого и не делать, потому что он уходит сам.

Я настолько оглушена его отказом, что просто замираю.

Мне казалось, как только я покаюсь, повинюсь, попрошу прощения, он обязательно меня простит.

А