Кир покусывает нижнюю губу и рассматривает меня снова, так, словно видит впервые, или опять вспоминает, как так получилось, что я могу качать права, и занимать в его жизни столько места. Может, конечно, я это и надумала, но взгляд у него именно такой.

- Не дашь? - повторяет он, и даже скупая улыбка трогает его губы, но глаза остаются холодными. – Ты же знаешь, я могу взять и против воли.

- Что, бить будешь? Пытать?

- Бить тебя раньше надо было, чтобы такой хуйни не творила, - глухо роняет он, и разворачивается, идёт к двери.

- Учти, если посмеешь свалить, я сверну тебе шею, – говорит это и выходит.

В замке поворачивается ключ.

Запер.

10.

10.

Снова дорога. Только теперь другая машина. Какая-то разбитая иномарка. Но зато большая и просторная. Мы с комфортом располагаемся, в салоне, Кир за рулём. Интересоваться где он взял машину, бесполезно, как и то, куда мы держим путь. Он разговаривает со мной только по необходимости, а так делает вид, что нет меня. А я всё больше погружаюсь в чувство вины, хоть и злюсь на него, но это скорее побочная реакция. Мне проще злиться на него, чем признать, что я была не права.

Но я права!

Только всё же не стоило мне сбегать. Это я сейчас понимаю отчётливо, и угрызения совести, особенно тяжелы, когда я вижу, как Ромка вьётся возле отца, и даже Андрей, несмотря на их разногласия, нет-нет да выныривает из своей обиды, и тогда они болтают все втроём, как прежде. Им снова весело и интересно. А я лишена всего этого, могу только со стороны наблюдать за ними. И я виновата сама.

Что я хотела ему доказать своим побегом? То, что если он не будет считаться со мной, то потеряет. Может глупо. Но как вспомню, как пыталась говорить с ним, убеждала рассказать мне всё, а мои слова словно, об стену горох, то снова прихожу к мнению, что поступила правильно.

Наверное…

Боже, даже страшно представить что он пережил, не найдя нас дома!

Это очень жестоко с моей стороны, но его пренебрежение моим мнением, когда дело касалось напрямую нашей семьи, вынудило меня так поступить. Для меня это тоже было неожиданно, и тогда казалось самым верным, а сейчас…

Я уныло смотрю на проплывающую мимо лесополосу, и вполуха слушаю разговор моих мужчин, хотя, что там моих, один из них уже точно не мой.

Весь день проводим в дороге, и когда вечером на горизонте показываются домики какой-то деревеньки я надеюсь, что мы всё же остановимся здесь на ночлег.

Складывается такое впечатление, что мы убегаем. Так как я убегала от Кира, а теперь мы бежим вместе.

Мальчишки уже давно не болтают, апатично смотрят в окна, да и у Кира, залегла, хмурая морщина на лбу, видно, что он устал. Нам всем необходима передышка, а мне бы ещё понять, что происходит.

***

Простой бревенчатый дом. Ставни закрыты. Ворота, калитка тоже. Нежилой.

А ещё напоминает тот, в котором мы когда-то встречали Новый год с Андреем, а потом и с Киром.

Но Кир, ловко что-то поддевает у калитки, когда мы озадачено с мальчишками высыпаем из машины, таращась на эту развалюху. Калитка открывается, Кир заходит во двор, а потом и ворота тоже открывает, загоняет машину. Мы к тому времени топчемся уже в запущенном и заросшем дворе, возле закрытых дверей дома.

- Чей это дом? - не удерживаюсь от вопроса, но уже по привычке не жду ответа.

- Бабки моей, - всё же отвечает Кир, и, порывшись под крыльцом, достаёт ключи, идёт открывать дом.

- Так мы получается…

- Да мы в деревне Дмитриевке, Тюменской области, - снова отвечает он, и открывает дверь, в тёмные сени дома.

- А хозяйка где? – снова интересуюсь я, проходя за ним, и придерживая Ромку за плечо, потому что тот смотрит больше по сторонам, чем под ноги. Следом за нами идёт Андрей.

- Умерла давно, лет десять уже, - Кир открывает вторую дверь, которая ведёт непосредственно в дом, и на нас тут же падает затхлый и горячий аромат, вперемешку с сушёными травами.

- Фу, - корчит личико Ромка.

- Ну что ты, приятель, - улыбается ему Кир, и подхватывает на руки, - сейчас проветрим здесь, и всё будет нормально.

Они проходят в тёмную глубь дома, а мы с Андреем переглядываемся, и так и топчемся на пороге.

- Мам, почему мы здесь? – спрашивает Андрей.

- Не знаю Андрюш, Кир мне почти ничего не говорит, - вздыхаю я, и делаю робкие шаги в дом.

- Мам, а ты его ещё любишь?

Такой неожиданный и несвоевременный вопрос, что я замираю снова.

- К чему такой вопрос, Андрей? – не нахожу ничего лучше, чтобы задать встречный.

- Просто спросил, - тупит взгляд сын, - хотел знать, мы ещё семья, или уже нет.

- Независимо от того, какие отношения у нас сложатся с Киром, для тебя он всё равно близкий человек, - я притягиваю его за руки, но он весь деревенеет, не даётся.

- Но вы не будете вместе? – пытливо вопрошает он, заглядывая мне в глаза.

- Я не знаю, Андрей, - опускаю плечи и попытки привлечь сына ближе, - не знаю.

Андрей вдруг переводит взгляд за меня, и тут же тупится. Я оборачиваюсь, позади стоит Кир. Понять слышал ли он наш разговор, невозможно. Его лицо непроницаемо, губы скрыты косматой бородой и усами, а глаза уже по обыкновению холодные и презрительные.

- Заходите в дом, мне нужно уйти, - командует он, и проходит мимо, обдавая своим теплом с ароматом усталости, в которой, и пыльная дорога, и терпкий аромат пота.

Я иду следом, подтолкнув Андрея в открытые двери.

- Кир, ты надолго? – мне честно не очень светит оставаться одной в незнакомом месте с детьми, особенно после того приключения.

На улице пламенеет закат, окрашивая всё в какой-то торжественный оранжевый, словно горят последние минуты этого дня, вот-вот в пепел превратятся.

- Нет, - бросает он, даже не оборачиваясь.

Обходит машину и прикрывает за собой калитку, оставляя меня на пороге одну.

Всё, что я заслужила.

Следующие полчаса, я привожу в порядок, наше временное жилище. В доме две спальни, гостиная и кухня. И надо