Постепенно дыхание выровнялось, и Одо обрел способность мыслить. Правда, это не слишком помогло принять все случившееся. Превращение камня в человека лежало за пределами всего разумного и отмеренного Девятерыми людям и…

А было ли тот человек-из-камня человеком? Одо вспомнил голос, сам собой возникающий в голове, и страшные глаза, и усомнился в этом. Нет, ни один человек не способен быть таким жутким…

Но что тогда? Что он такое?

Единственное, что он понял: существо из камня было каким-то образом связано с Язвой — проклятым местом в глубине Ламейи, местом, где законы мира человеческого переставали существовать, и действовали силы жуткие и непостижимые. Там жили существа, которым не было имен в людском языке, там, у Врат Тумана рождались гнилые ливни, что терзали север осенью и зимой, там молнии били из тверди в небо, а ветра скручивались в воронки и гнались за людьми, чтобы вобрать в себя.

Говорили, что там можно взлететь, точно птица, и можно утонуть в земле, что там не режет металл и может убить пушинка, а деревья имеют рты и смеются, и пьют кровь, что там нет дня и ночи, нет солнца и луны. Проклятое место, сотворенное демонами.

Обычный человек в Язве бы не выжил и пяти минут. Единственные, кто отваживался туда пройти были ловцы тварей — воины древнего братства, основанного в честь Победителя Чудовищ, Непреклонного, когда-то на Заре Времен изгнавшего Тварей в глубокую котловину Язвы. Он же сделал так, чтобы Занавесь Тумана была столь плотной, что по-настоящему опасные существа, не могли ее покинуть. Бродильцы, летучие крысы и прочие мелкие твари в расчет не принимались — они появились на свет из-за отравления соседней с Язвой земли и воды, ибо всякая бочка порой подтекает, пока бондарь не законопатит щелки.

Язва существовала всегда, и люди сжились с опасным соседством. Не набирай воду после заката и не пей из незасеребренного источника, не смотри в глаза бродильцу и отгоняй его уксусом, запирай кур и уток под кровлю, чтобы не привлечь летучую крысу. Не скупись на должные травы в курительницу, чтобы изгнать дурной воздух в сезон дождей. Соблюдай правила и сможешь жить, избегая большинства неприятностей.

Как можно представить такое существо, здесь, столь далеко от Ламейи, чуть ли не в сердце города? Оно не могло сюда проникнуть: здесь же и святилища, и серебро, и древние фонари в храме Победителя Чудовищ.

Одо не считал себя слишком благочестивым человеком, но сейчас он несомненно нуждался в поддержке кого-то, неизмеримо более сильного и мудрого.

Комар выбрался из травы и по мощеной истертыми булыжниками дорожке направился к святилищу.

Этот дом Матери Трав считался чуть ли не самым старым городским святилищем. Каким-то чудом он пережил все землетрясения почти без вреда. Приземистое здание само словно ушло в землю на половину фундамента и чтобы пройти через увитую плющом резную арку нужно было спуститься по ступенькам. Двери, разумеется, были не заперты.

Одо прошел через отгороженный четырьмя колоннами притвор в главный зал. Здесь было полутемно — светильники по стенам почти прогорели: масло рассчитывали так, чтобы огоньки один за другим гасли перед рассветом, дабы первая служба прошла в полумраке при постепенно нарастающем естественном свете.

Перед статуей Благой Инфарис, Матери Трав, лежали свежие букеты, перевязанные зеленой лентой и стояла мисочка с жертвенным зерном. Завтра его скормят курам и уткам, чтобы лучше неслись. На порожке у ног статуи стоял горшок с растущей петрушкой. На горшке было клеймо Лекарской Школы — не иначе притащил как подношение школяр, боявшийся экзамена.

Одо посмотрел на изваяние Благой Инфарис. Оно тоже было древним — может, даже ровесником самого святилища. Фигура женщины в длинном одеянии с венком на голове и колосьями в руке казалась угловатой и и не слишком изящной, но в тоже время наполненной выразительностью и силой. Все женщины, садовники и лекари Виоренцы считали Мать трав своей покровительницей, а земледельцы и виноградари со всей округи спорили за честь провезти по весне Инфарис на своей воловьей упряжке по окрестным полям.

Мать Трав-что-цветут-над-Бездной, защити меня от зла.

Комар взял из корзинки пиниевую шишку и положил на угли, тлеющие на жаровне рядом со статуей. Так делали те, у кого не было возможности купить смоляную палочку. Говорят, если Благая сочтет недостойным человека, предлагающего подношение, то огонь погаснет, но на памяти Одо такого не случалось ни разу. Вот и сейчас угли радостно встрепенулись, и потянулся горький дымок.

Он точно пробудил Одо от кошмара и вернул в реальность. Комар прислушался. Ночь повернула к утру. Улица мирно спала. Где-то вдали послышались голоса и смешки: видать, подгулявшие школяры, живущие при школе, возвращались домой откуда-нибудь из Латарона. Следовало поспешить, если он и впрямь желал доставить послание и вернуться к утру.

Он поклонился и оставил Инфарис в мире и покое ее дома.

Ворота были открыты. В святилище любого из Трех Благих, ведущих человека по его земному пути, можно зайти в любой час дня и ночи. Снаружи ждал привычный мир улиц и булыжных мостовых, и Одо торопливо шагнул ему навстречу.

Он сунул руки в карманы и только сейчас понял, что потерял письмо.

Сказать, что Одо растерялся — не сказать ничего. Где он выронил письмо? Когда сидел надразломом, оно точно было в кармане — он проверял. Значит, либо когда крался по топкому дну, либо когда бежал, не чуя под собой ног.

И что теперь делать?

Искать пропажу? Да ни за что! Одо знал, что не сунется больше в терновник ни за какие коврижки. И так еле ноги унес…

Вернуться и покаяться перед клиентом? Но сознаться в своем разгильдяйстве было стыдно, а солгать, будто письма доставлены — страшновато.

Внезапно в голову Одо пришла простая мысль: если нельзя доставить послание письменно, почему бы не сделать это на словах, как гонцы древности? Что там было? Сначала строфа из Виршеплета, затем обращение к «королеве снов и сердец», а в конце — двусмысленное упоминание о постели. Послание было несомненно обращено к женщине. Неужели она не войдет в положение несчастного курьера?