Глава 1
Я всегда знала, что я красивая. Нет, правда знаю — не «симпатичная соседка по лестничной клетке», а такая, на которую оборачиваются и мужики, а бабы в ответ кривят губы. Волос густой, тяжёлый, тёмный — как кофе без сахара. Талия есть, грудь — самое то, чтобы платье сидело как влитое (второй-третий размер, но держится бодрячком), а попа… простите, попа у меня рабочая: склад, коробки, подъёмник — всё это не зря. Упругая, круглая. Ноги — ровные, выхоженные, хоть и натруженные. Я с семнадцати таскала груз, потому что жизнь в нашем районе нежными не делает. Но если честно — мне даже нравилось. От этого я была не тонкой тростинкой, а живой женщиной, у которой всё на месте.
И да, я ухаживала за собой. Ноготочки — каждые две недели. Волосы — масла, масочки, укладка, когда удавалось. Кремы — по скидкам, но хорошие. Я знала: это мой билет наверх. Не диплом, не «таланты», не связи — красота. Не надо мне рассказывать сказки про то, что мужики женятся на умных. Женятся на удобных. Любят — тех, кто в голове поселяется и в постели не подводит. Я не дурочка: если я научусь держаться, говорить, улыбаться, — почему я хуже тех, что сидят на шкурках да в бриллиантах? Ну да, я не из их среды. Но у любого дверного замка есть отмычка.
И сегодня — тот самый день. Бал. Званый ужин. Наш городской особняк, где из окон — фонтан, из фонаря — золото. Простолюдинов туда почти не пускают, но я выбила приглашение: через знакомую девчонку из кейтеринга, через двоюродного снабженца, через «ну ты же мне поможешь, зайка». Обошлось в копеечку — я влезла в долги, у тёти Лиды заняла, у соседки Машки под расписку, у маникюрши обещала «в следующий раз всё закрою, клянусь». Платье купила в рассрочку. Коктейльное, чёрное, по телу. Ничего лишнего — открытые плечи, узкая спинка, ткань тянется ровно настолько, что подчеркивает все, что нужно подчеркнуть, и скрывает все, что нужно скрыть. Туфли — лакированные, каблук уверенный. Парфюм — не сладкий компот, а тонкий, с горчинкой. Я перед зеркалом крутилась и думала: «Сегодня. Сегодня я перестану считать мелочь на кассе. Сегодня начну жить, как женщина, а не как лошадь из мойки».
Перед балом я устроила себе генеральную репетицию. Рассортировала в голове все «как вести себя»: не тараторить, не смеяться громко, не трогать волосы, не пить залпом. Улыбаться уголками, смотреть прямо, но не сверлить. Если заговорят о музыке — кивнуть и сказать «обожаю камерные вечера» (я, если что, не знала толком, что это, но звучит красиво). Если спросит кто про спорт — пожать плечом: «йога и пробежки по набережной». Да-да, смешно, но врать убедительно — тоже талант.
Дома перед выходом я максимально себя отполировала: душ, маслица, десять минут на то, чтобы крем впитался, колготки без стрелки, бельё — кружево, но без блёсток (знала: блёстки — это в дешёвых фильмах, а не в реальной охоте). Помада — не яд, а вишня на рассвете. Я посмотрела на себя ещё раз и сказала вслух: «Ты не хуже. Ты — лучше. Возьми своё». И пошла.
Особняк светился. Высокие колонны, каменные львы по бокам, в них — лампы, внутри — музыка. Я показала приглашение. Охранник глянул, вернул с коротким «проходите». Лестница блестит, люстры как гигантские ледяные розетки, всё вокруг пахнет так, как пахнут чужие деньги: тонко и уверенно.
Внутри — шум и вино. Официанты с подносами, на подносах — тонкие флейты шампанского, бокалы белого, тарелочки с закусками. Я взяла шампанское осторожно, как будто держу кристалл. Первый глоток — и будто в груди зажглись огоньки. Пузырьки щекочут горло, но не дешёвой газетой, а так… как будто тебя гладят изнутри. Я хихикнула мысленно: «И это только начало».
Еда. О, еда… Канапе — крошечные, смешные, на один укус. Паштеты, тарталетки, сыр с голубыми венами (выглядит, как плесень, а во рту — сливочный грех), ломтики лосося, желе с чем-то морским. И маленькие квадратики хлеба с чёрной икрой. Я икру видела два раза в жизни — на Новый год у богатой начальницы и в интернете. Тут она лежала как будто для красоты. Я стояла, смотрела и думала: «Вот это — деньги. Вот это — жизнь». Подождала, пока все отвернутся (ну, мне так казалось), и изящно, будто невзначай, взяла не одну, не две — четыре. Съела быстро, нет, не торопясь — но жадно. Маленькие, да? Как семечки. Солёное, хрустящее, масло, хлеб — рот сам улыбается. «Господи, как вкусно…» Я отпила шампанского и почувствовала себя принцессой. Ну да, принцессой из нашего двора, но всё же.
Смотрела на дам — шеи в бриллиантах, плечи расправлены, у некоторых даже осанка, как у балерин. И я — рядом. И я не провинция в резиновых сапогах, а женщина. Я шла медленно, ловила взгляды мужчин. Они улыбались. Женщины — давились улыбками. И я понимала: у меня получается.
Я знала кое-кого по лицам. Ни к кому не рвалась, но держала в голове карту. Белозёров — седой, сухой, у него жена — как хищная птица, ревнивая, нос в потолок. Краснощёков — красивый, гладкий, но как-то приторный, про него говорили «свои наклонности». Был ещё один — фамилию не вспомню — щёки как яблоки, смеётся громко, на меня посмотрел, как на витрину. Про себя я отметила: «Мимо. С таким только к доктору потом бегать».
И он. Я знала его лицо из ленты — ну да, у всех этих людей официальные фотографии и репортажи, новости города. Константин Романович Белозубов. Высокий, статный, волосы — почти чёрные, лоб широкий. Пиджак как из рекламы, но сидит, как влитой. Движется спокойно, как человек, который всем вокруг управляет, и ему не нужно это доказывать. Говорят, у него четыре жены. У каждого свои слухи: одна моложе на 7 лет, другая — будто простолюдинка по происхождению, просто умная, сделала себе и лицо, и грудь, стала тоньше, чем струна, и ничего, зашла. Значит, и я войду. Я не претендую на главную, да вы что — мне бы рядом, мне бы учиться, мне бы родить, а там — как получится. Я умею быть благодарной. Я умею делать мужчине хорошо. Все, кто со мной был,
