широк, от производственных драм о повседневном героизме советского человека до философской рефлексии о назначении цивилизации. Был у «Метро» Мегердичева и конкретный предшественник — скромный, но качественный фильм Дмитрия Светозарова «Прорыв» (1986) о крупной аварии в ленинградском метро, где звучала музыка «Машины времени», а главную роль сыграл любимец Абдрашитова Олег Борисов.
Завязка сюжета «Метро» напоминает фабулу советского фильма. Прорыв плывуна приводит к чудовищным последствиям — поезд в тоннеле метро терпит крушение. Машинист и пассажиры погибают, несколько выживших героев фильма оказываются без связи в лабиринтообразных подземельях столичного метрополитена. Если «Прорыв» концентрировался на устранении последствий аварии, то «Метро» посвящено почти исключительно выживанию горстки москвичей в экстремальных обстоятельствах под землей.
В центре событий — любовный треугольник (интрига завязывается в первой же, умеренно эротической сцене фильма): нервная блондинка в постели с энергичным мужчиной — любовником-бизнесменом, в чьи объятия она бросилась несмотря на то, что у нее есть усталый муж-хирург и дочь-младшеклассница. Впоследствии муж с дочкой, которую провожает в школу, и любовник, спешащий в офис и не желающий стоять в пробке, оказываются в одном поезде и даже вагоне метро. Героиня тревожится за всех троих на поверхности, по мере развития событий понимая: судьба мужа с дочкой все-таки волнует ее сильнее.
В небольшой и не слишком сплоченной команде потерпевших, кроме девочки, положительного мужа и невротичного любовника, есть девушка и парень, а также бывшая спортсменка с алкогольной зависимостью, курьер с избыточным весом и сломанной во время аварии рукой плюс маленькая отважная собачка. Соответственно, двое ревнивых мужчин — как выясняется, давно знакомых и знающих о любовном треугольнике — соперничают и под землей, в том числе за вызволение девочки; парень и девушка несколько раз спасают друг друга и немедленно влюбляются; курьер всех тормозит, но успешно олицетворяет человеческую уязвимость; у спортсменки появляются неожиданные идеи, как спастись, заодно она решает бросить пить. Собачка же по традиции служит универсальным мерилом способности персонажей к эмпатии.
Все системы спонтанно устанавливающихся отношений и неизбежных конфликтов выстроены стандартно и грамотно, по мере сил их оживляют исполнители. Эгоистичная, но склонная к раскаянию в критической ситуации героиня отлично сыграна Светланой Ходченковой. Фаворит публики Анатолий Белый без труда входит в амплуа хищного героя-любовника. Молчун и миляга Сергей Пускепалис не в первый и не в последний раз в карьере играет надежного как скала врача, неспособного исцелить лишь собственные душевные раны. Характерные роли курьера (Станислав Дужников) и пьющей спортсменки (Елена Панова) разбавляют лирическую интригу, свежие для кинематографа (на ТВ они уже засветились) типажи Алексея Бардукова и Екатерины Шпицы внушают надежду, что все будет хорошо.
Однако подлинная сила фильма все-таки не в психологизме (или даже саспенсе) этой тщательно прописанной и рационально-неправдоподобной интриги, а в неподдельном ужасе, который внушает садистически подробная сцена крушения, уносящая жизни десятков пассажиров. Избыточным предстает еще один поворот — люди, выходящие по колено в воде из туннеля, массово погибают от удара током: контактный рельс не был отключен.
«Сегодня мы говорим о конце света…» — слышится из радиотрансляции, пока камера демонстрирует панорамы мегаполиса. Речь, конечно, о подзабытой ныне панике 2012-го, апокалипсисе по календарю майя, которому Голливуд даже посвятил специальный фильм-катастрофу, вышедший за год до «Метро». Но верный ключ к пониманию той атмосферы тревоги, которая в фильме Мегердичева взрывается трагедией, отнюдь не эсхатологические настроения. Ее объясняет как бы случайная реплика эпизодического персонажа, звучащая сразу после аварии: «Что случилось? Нас взорвали?»
«Метро» точно и вряд ли случайно отражает главную (на определенном этапе) фобию россиян, и в особенности москвичей, — страх теракта. Сознание, не без участия СМИ, вытеснило точку отсчета путинского правления — чудовищные взрывы жилых домов, прогремевшие в далеких от столицы Буйнакске и Волгодонске (сперва они объявлялись результатами несчастного случая, уже потом признавались терактами), а следом за этим в Москве — на улице Гурьянова и Каширском шоссе, унесшие жизнь сотни мирных жителей посреди ночи. В сентябре 1999-го это повлекло за собой понятную панику, жильцы дежурили в подъездах сутками, тогда же случился знаменитый инцидент с «рязанским сахаром». Настороженные граждане приволокли в милицию подозрительных субъектов, затащивших в подъезд жилого дома в Рязани якобы мешки с сахаром, но в которых потом вроде бы обнаружилась экзотическая взрывчатка гексоген — именно она использовалась во время предыдущих терактов. Злоумышленники оказались сотрудниками спецслужб, по их словам, проверявшими бдительность граждан и проводившими учения. Вне зависимости от того, кто был подлинным организатором серии терактов, нет сомнений — страх имел консолидирующий эффект и помог обществу поддержать нового политического лидера Владимира Путина, легитимизировав его правление и вторую чеченскую войну.
Московский метрополитен — важнейшая достопримечательность и одновременно главная транспортная сеть столицы — неоднократно оказывался мишенью террористических атак. Первая из них случилась еще при СССР в 1970-х. В постсоветской России первый теракт в метро произошел в 1996-м, и пресса немедленно связала его с чеченскими боевиками — шла первая чеченская война, — но никаких подтверждений этой теории не последовало, тогда погибли четыре человека. 1 января 1998-го — были ранены трое. Следующий взрыв — уже при Путине — был в августе 2000 года, в многолюдном подземном переходе на «Пушкинской»: 13 убитых, 118 раненых.
Теракты стали регулярными. Взрыв в 2001-м (20 человек пострадало), два взрыва в 2004-м (в первом погибли 42 человека, 250 получили ранения; во втором погибли десять, 46 ранены). В марте 2010-го — новые взрывы, сразу несколько: 41 погибших и 88 пострадавших…
В таком контексте кажется, что Сафонов и Мегердичев хотели избежать этой (висящей в воздухе) темы и механистически повторили то, что до них делали авторы советских фильмов-катастроф (когда кино про террористов в московском метро не могло бы появиться в принципе). «Метро» рождает важнейшую фигуру умолчания. Фильм воспроизводит атмосферу шока и паники, к которой зритель был совершенно привычен, в органичной для него среде, одновременно уводя внимание в сторону стихийного, легко устранимого аварийными службами бедствия. Не только смертников, но и по-настоящему плохих людей на экране нет.
Именно метро — образ подземной, подспудной опасности, когда торжество цивилизации («подземные дворцы», как называют столичную подземку гиды) оборачивается, как в древней Атлантиде, наказанием свыше, то ли античным, то ли вовсе ветхозаветным. Москва, днем и ночью стоящая в инфернальных пробках, в чаду которых не слышны отчаянные крики из вентиляционных люков, предстает Содомом и Гоморрой одновременно.
Прямых политических аллюзий Мегердичев сторонится, хотя на экране возникает безымянный мэр (Анатолий Котенев), внешне курьезно напоминающий путинского ставленника Сергея Собянина, на момент съемок еще не назначенного на пост градоначальника.
