«Собибор» — довольно тщательная постановка, собравшая множество штампов, начиная с первой же сцены прибытия евреев на вокзал и их отправки под оркестр в «баню». Там их, раздев и обрив, немедленно травят газом, за чем в окошечко сладострастно наблюдает садист-комендант (Кристофер Ламберт, особенно любимый в России за «Горца»). И хотя зрителю тоже предлагается побыть в той же роли садиста-вуайериста, ему несложно выбрать сторону: немцы здесь — чудовища во плоти, которые или непроходимо тупы, или психически неуравновешенны, но в любом случае последовательно жестоки.

При этом и жертвы нацистов показаны, кажется, не без раздражения. Автор подчеркивает, что его героя Печерского старожилы концлагеря не желают принимать за своего, называют «русским», и ему даже приходится снять штаны, чтобы продемонстрировать свое еврейство. Хотя Печерский платит местным сторицей: «У них тут то еще подполье, трясутся и молятся», — презрительно говорит он другому советскому заключенному. «Как скоты на бойне», — отвечает тот. Печерского пытают и испытывают. Личный вызов ему бросает комендант, требующий расколоть пень за пять минут, а потом в гладиаторской гонке на тачках (нацисты тут наездники, евреи — лошади) ждущий, что его добровольный скакун Печерский выйдет победителем. И тот выполняет невозможную задачу. Но участие во всем этом — конспирация, чтобы в решающий момент поднять восстание и во главе бегущей к воротам толпы превратиться в плакат, икону героического комбата в пилотке и с воздетым к небу пистолетом.

«Собибор» вызвал разноречивые отклики. Возможно, резюмировать некоторое недоумение перед этой — как недостаточно хорошей, так и не возмутительно скверной — картиной лучше всех смог Василий Степанов в журнале «Сеанс».

«Для фильма о забытом герое, которому наконец хотят воздать должное, „Собибор“ довольно небрежен. Кто он и откуда пришел? Куда уйдет? И кто шел за ним? Это все экрану не особенно интересно. В этом смысле создатели фильма недалеко ушли от советской власти, которая хотела бы знать об Александре Печерском поменьше. <…> Константин Хабенский пытается всеми доступными средствами победить зрителя, купившего попкорн; сломать шаблон восприятия — где-то наивно, где-то зло и изобретательно, где-то чересчур нахраписто. Он делает все возможное, чтобы вывести нас за пределы лагеря под названием „российское патриотическое кино к дате“, но, в отличие от Печерского, ему мало наточить ножи, перебить охрану или пробежаться по минному полю. Нужно еще понять, зачем все это было».

Историк-архивист Леонид Терушкин в интервью «Радио Свобода» отзывался о «Собиборе» так:

«Я не знаю точно, какую задачу ставили перед собой создатели фильма. Они хотели рассказать об ужасах Холокоста? Это удалось, безусловно, пробирает очень сильно, даже меня, про школьников или студентов не говорю. Рассказать о сопротивлении, восстании евреев в лагере смерти не очень-то получилось. О том, что был такой героический человек — Александр Печерский — со сложной судьбой, воин Красной армии, советский человек, еврей по национальности, который сумел спасти людей, осуществить это восстание и бороться до конца? Что-то из этого тоже не видно. <…> И еще по фильму не совсем понятно, кто у нас теперь Александр Печерский? Раньше это был признанный герой среди евреев России, Израиля, Америки, Голландии. Сейчас создается впечатление, что его хотят показать советским героем, героем, может быть, для современной России, убрав еврейскую составляющую».

Хабенский, конечно, не ставил такой задачи осознанно. Но в интервью, которое я брал у него для «Медузы», признавался, что для него Печерский — больше человек из СССР, чем еврей:

«Мой герой — это советский человек, который в какой-то момент становится просто человеком. В чем советскость? Советские люди больше обеспокоены и заняты общественными, коллективными вещами, какими-то большими стройками и работами, и не замечают порой ни себя, ни людей, которые рядом».

Таким образом, картина, снятая из благородных побуждений, прервавшая многолетнее молчание на тему холокоста в отечественном кино и рассказывающая — пусть далеко не идеально — уникальный сюжет, в конечном счете служит все той же цели: увидеть и показать «правильный» ракурс истории. А значит, акцентировать главенствующую роль СССР и советских людей в победе над фашизмом, которую (об этом все громче говорила пропаганда в РФ) отрицают европейцы и американцы.

При этом выражать чувство обиды за недооцененность дедовского подвига на примере Печерского проблематично: ведь первый игровой фильм на эту тему сняли как раз европейцы — «Побег из Собибора» с Рутгером Хауэром 1987 года.

Последним фильмом о «нашей версии» войны «Собибор» не стал. Самым же вопиющим примером этой линейки, вероятно, можно назвать фильм «Нюрнберг», выпущенный уже после вторжения России в Украину, весной 2023-го. Его режиссер — создатель «Звезды» и основоположник военного жанра в РФ Николай Лебедев (кстати, до него постановщиком приглашали Хабенского). Автор книги «На веки вечные», по которой поставлена картина, — заслуженный, еще с советских времен, работник прокуратуры, лауреат премии ФСБ Александр Звягинцев. А роль главного негодяя, немецкого террориста-диверсанта по кличке Молот, сыграл Вольфганг Черни, чьей самой успешной работой до этого была роль такого же беспринципного нациста именно в «Собиборе».

Процитирую собственную рецензию, опубликованную в «Медузе» (критики писали о фильме чрезвычайно мало: картина оказалась не успешной коммерчески и не резонансной).

«Настоящие оппоненты советских борцов за правду — двуличные союзники. Как предупреждает героя водитель при первой же встрече, „работает гитлеровское подполье… и американцы тут как тут“. Мало того, вокруг бродит „немчура“ (слова из фильма не выкинешь). Так что большую часть фильма капитан Волгин — фактически один на один с неприятелем. „На трибунале перешли в наступление и теперь во всем обвиняют нас!“ — в этой реплике слышится удивительно современная обида на несправедливый к России мир. Почему разнообразные негодяи так хотят оправдать фашистов и обвинить во всех смертных грехах советское руководство, ясно не вполне. Но капитану Волгину и не полагается рассуждать: ему надо действовать. Плохишей нейтрализовать, далекую родину спасти от недостойных подозрений в чем бы то ни было. Миссия обречена на успех. <…> Снять неудачный фильм — не преступление и даже не беда. Куда важнее, что его центральная идея — воинствующий изоляционизм, горделивое „только мы выиграли войну“, подозрительность и презрение по отношению к союзникам. Двух разведчиков „Нюрнберг“ выводит на авансцену отнюдь не для отвлечения внимания. Важно показать решительную роль спецслужб, для которых война не заканчивается с победой, а длится вечно. По большому счету, „Нюрнберг“ снят о том, что объективного правосудия не существует, есть лишь геополитические интересы, и отстаивать надо свои».

Любопытны два нюанса. Во-первых, самым омерзительным из злодеев в развязке детективного сюжета оказываются не нацисты и не американцы, а офицер