Другими бесценными институциями, помогавшими отечественному кинематографу сохраниться, были кинопремия «Ника» — возникший еще на излете СССР «наш „Оскар“», и новейшее поколение свободных от цензуры кинокритиков, писавших как в ежедневных и еженедельных газетах и журналах, так и в профессиональных киноизданиях. Важнейшими из них были московское «Искусство кино», работавшее аж с 1931-го, но обновившее стиль и язык после прихода в начале 1990-х нового главреда, социолога Даниила Дондурея, и питерский «Сеанс», основанный в рушившемся на глазах СССР Любовью Аркус. 

Почти все — критики массовые и интеллектуальные, кинопремии и фестивали, — приняли Балабанова как нового мессию, спасителя российского кино из пучины местечкового самолюбования. Даже критикуя методы Данилы Багрова (или принимая творчество Балабанова за исключением «Братьев»), они признавали за режиссером уникальную способность заинтересовать аудиторию, избалованную импортным — прежде всего американским — кино. О том, как Балабанову это удалось, невозможно сказать в обзорной статье или даже книге, но вкратце можно резюмировать: дистанцировавшись от прямой ностальгии по СССР и научившись у Америки профессии, на содержательном уровне он призывал к независимости от иностранных образцов и воспевал субъектность русского героя. Неудивительно, что герой этот оказался не только борцом с капитализмом, но и убежденным националистом.

Рассказывать любому иностранцу, не живущему в России, о специфике русского национализма и ксенофобии всегда мучительно сложно. Начиная с первой же проблемы — языковой: семантической разницы между словами «русский» и «российский», ощутимой почти только в русском языке.

Одним из комических мемов в отношении Ельцина — первого президента России — было слово «россияне», произносимое, в подражание главе государства, специальным хриплым голосом, с неким торможением. Будто речь идет не о настоящем народе, а о каком-то искусственном конструкте, который «на самом деле» разделен, расслоен внутри на этнически русских и всех остальных. Согласно распространенному националистическому клише, в России поражены в правах именно русские и восстановление их в правах — первая задача патриота. А раз власть (как Ельцин, так и Путин) эту задачу не решает и даже не формулирует открыто, то она — антинародная.

Первым явным обращением самого Путина к националистической риторике были его политические действия 2014 года — аннексия Крыма, которую оправдывали защитой прав населявших полуостров этнических русских, и военная агрессия в Донбассе, которую объясняли точно так же. Русские — значит, наши. За этим стоит не закон, а та самая мистическая и необоримая «правда» (она же сила) из «Брата-2».

Апроприировать понятие «русский» с государственнических, центристских, миролюбиво-интернационалистических позиций кинематографисты пытались с середины 1990-х, еще при Ельцине. А точнее, в переломный момент выборов 1996 года, когда президент чуть не проиграл Зюганову, который мог утащить страну обратно в советское прошлое. Тогда, в 1995–1997 годах, на самом популярном телеканале страны ОРТ была выпущена первая в истории новой России социальная реклама под говорящим названием «Русский проект».

Ролики длиной в одну-три минуты в задушевном, иногда чуть приправленном иронией тоне показывали жителей большой страны, объединенных единым пространством, интересами, духом. Актеры — сплошные звезды, причем как советские, известные всему Союзу (Никита Михалков, Олег Табаков, Олег Ефремов, Галина Волчек, Нонна Мордюкова, Вахтанг Кикабидзе, Зиновий Гердт), так и новые, совсем молодые (Владимир Машков, Евгений Стычкин, Нонна Гришаева, Валерий Гаркалин, Евгений Сидихин, Алексей Кравченко). Участвовали и легендарные музыканты — Алла Пугачева и Юрий Шевчук. Продюсером выступил глава ОРТ (впоследствии — Первого канала) Константин Эрнст, впервые тогда проявивший свои кинематографические амбиции, режиссером проекта — Денис Евстигнеев.

Сюжеты маленьких новелл немудрящие. Девушка на роликах на рассвете едет в МГУ, прицепившись зонтиком к пустому троллейбусу с пожилым водителем. Комбайнер и водитель грузовика размышляют, успеют ли убрать зерно до дождя. Ветеран в метро вспоминает молодость. Пенсионеры обсуждают в больнице сравнительные достоинства водки, пива и вина. Семейная пара забирает из детдома приемную дочь… Россия представлена вселенским домом, где каждый найдет себе место. Недаром два космонавта (Михалков и Машков), играя в города и глядя на родную планету из безвоздушной черноты, видят на земном шаре только одну страну — Россию. А потом, приземлившись в казахской степи, соглашаются с приютившим их в юрте пастухом: «Дома лучше».

Впрочем, умиротворенный тон был слегка омрачен возвращавшейся темой войны в Чечне — на тот момент настолько не табуированной, что продюсеры считали уместным вставить ее в подобную рекламу. Две немолодые путейщицы с тоской во взглядах провожают идущий на фронт эшелон с солдатами (ролик назывался «Спаси и сохрани»). Часовой с Красной площади, трогательно общавшийся с матерью в одном ролике, в другом дрожит от ужаса в танке, перед первой атакой. «А ты кричи, легче будет!» — подбадривает его командир. Часового играет Кравченко, чей дебют в антивоенном «Иди и смотри» Элема Климова когда-то всколыхнул всю страну. Командира — Владимир Гостюхин, игравший в не менее культовом и столь же антивоенном «Восхождении» Ларисы Шепитько. Несколько лет спустя он сыграет роль отца главного героя в «Войне» Балабанова.

Слоганы, которыми сопровождались ролики, были запрограммированы на то, чтобы стать «вирусными», уйти в народ: «Мама, не плачь», «Мы помним», «Дай вам бог здоровья», «Мы вас любим», «Берегите любовь», «Верь в себя». Интересно, что лозунг «Это мой город» позже присвоили участники массовых оппозиционных акций 2005–2012 годов, безуспешно пытавшиеся отбить пространство у перегородивших его омоновцев и росгвардейцев. Но это, пожалуй, единственное, что сохранилось в народной памяти от «народного» «Русского проекта».

«Википедия» дает перечень крылатых фраз, ни одна из которых сегодня не вызовет живой реакции даже у людей, заставших 1995 год. Проблема не в том, был ли проект талантливым и ярким — для своего времени был, это бесспорно; просто слишком уж умозрительными были его идеи, слишком дисгармонировали с пока не сформулированной в массовом поле национальной идентичностью, которую оказалось невозможно ввести в общественное сознание, «спустить сверху».

Интересен еще один фильм-парадокс, почти совпавший с «Братом-2». Речь о самой дорогой и масштабной на тот момент постановке Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник» (1998). После триумфа на премии «Оскар» в 1995-м — михалковские «Утомленные солнцем» стали первым постсоветским фильмом, удостоенным премии американской Киноакадемии, — режиссер замахнулся на проект по замыслу голливудский, о царской России. Нарядный и высокобюджетный блокбастер о любви и судьбе открывал Каннский фестиваль 1999 года, но не смог ни принести прибыль в прокате, ни повторить оскаровский, фестивальный успех предшественника (более интересного Европе и США, поскольку затрагивал тему сталинских репрессий). Но и в России «Сибирского цирюльника» восприняли скорее как заморскую