существовали. После рассказа оскорбленного садовода участковый привел нас к родителям. Мы, конечно же, выслушали немало нотаций. И все же мама нас защитила. Да, мы не правы. Но кто, если не она? Воспоминания живы и спустя десятилетия… Чувства свежи. Мы вспоминаем эту историю, когда только видим яблоки, да и просто так, без повода. Она нас сблизила. Сделала сильнее нашу дружбу. Даже спустя годы мы с братьями развиваем наши отношения: учимся принимать друг друга новыми и измененными жизненным опытом, знакомимся друг с другом снова и снова. А новые этажи возводим на крепком фундаменте. Мой задор и авантюризм не развились бы во мне в полной мере без этих сорвиголов.
После смерти мамы отчим сделал выбор – жить ради детей. А позже осознал себя и свои желания. Человек тяжелой судьбы, он вырастил сыновей, обустроил и свое собственное гнездо. Я им восхищаюсь. А еще к тому моменту у нас наладились отношения с папой, и я наконец обрела отца. Я уже сама была матерью двоих детей и не нуждалась в неусыпной заботе родителей, поэтому папа стал мне другом. Верой моей мамы я имею двух отцов!
Мои родители подарили мне самое дорогое – моих лучших друзей. Древний царь писал, что друг иногда лучше брата. А если брат стал другом, не наивысшая ли степень близости приобретается? Всю боль и радость, все непосильные тяготы и неземные радости, через разногласия и сепарацию, через тысячи километров и часовые пояса – мы вместе. У каждого уже своя семья. И каждый отделил себя для нового. Но не нарушил связь, передающуюся через поколения. Мои братья стали надежной опорой на моем жизненном пути. И только хотя бы одно то, что я могу им доверить себя и они понесут меня буквально на руках тогда, когда другие отвернутся, заставляет меня дышать снова и снова.
Проходит время, и брак будто бы вырывает нас из счастливых объятий детства. Но отлепиться – не значит забыть и вычеркнуть. Мои родители, мои братья… Для них я тоже должна оставаться живой, настоящей, доступной. И разве, став матерью, я не жажду быть подругой? Бесконечные ночные разговоры за чашкой чая с той, которой доверяю свои секреты и мечтания, никуда не делись. Просто на рассвете ты переодеваешься для новой сцены и снова приступаешь к обязанностям мамы.
У каждого в жизни так много ролей. Но так бывает, люди застревают только в одной. Просто домохозяйка, которая поддерживает огонь в очаге, но уже не способна на страсть или желание построить карьеру. Кормилец, но не спутник жизни или отец. Или просто учитель, не умеющий узреть плоды своего учительства и насладиться ими. Выпустил поток и набрал новый. Куда и как двинутся ученики, которым посвятил годы, он не узнает. Да и им ли посвятил он эти годы?
Я вышла замуж не для того, чтобы стать обслуживающим персоналом. Я стремлюсь познать истинную суть бытия и предназначения супруги. Хочу гореть страстью, утолять жажду, обрамлять, быть ответом на все вопросы. Быть любимой женой, доброй матерью, верным другом, высококлассным специалистом в своей области. Даже в церкви я не хочу быть просто прихожанкой. Я та, которую Он призвал. Я откликнулась и иду на Его голос.
Каждую роль, преподнесенную мне судьбой, я исполняла так, чтобы Режиссер поверил. Каждая моя частица, каждая моя эмоция – все мечтает о развитии и жаждет строить города. По мере взросления моих детей ко мне приходило осознание, что мать нужна не только младенцам, что надо учиться быть опорой для взрослых детей – тихой гаванью, причалом для зимовки.
Но словно черной заразой все поражено… Во всех разговорах проступает всепоглощающая ситуация. Столько блоков она принесла… Столько шатких камней в моем фундаменте… Что ни роль – то сражение. И роль безутешной матери все больше и больше вычеркивает остальные. Нет, я так не хочу. Только одному Творцу известно, как мои корни находили дорогу к живой воде. Всю волю в кулак. Стальной хваткой держаться. Выжить из последних сил. Но для чего? Внутри вспыхивают ответы, порождающие новые вопросы.
Признаюсь, иногда мне казалось, что жить незачем… Но перед глазами всплывали лица моих детей. А как же они? Нет, не могу причинить им боль потери. Ведь я сама ее испытала, и она страшна. Смерть мамы в любом возрасте, даже спустя десятилетия, остается раной. Хоть боль превращается в светлую печаль, как было процитировано в диснеевском фильме, она не исчезает и оставляет свой след, вносит свои коррективы. Но нужна ли им мать разбитая? Не легче ли жить с потерей, чем с обузой?
А Рома? Его в интернат? Он и года там не проживет без семьи, без заботы матери. А больше никто не справится.
Он – моя ноша. Но не делаю ли я ему хуже своей заботой? Не продлеваю ли ему страдания?
А Небо молчит… Или я с рождения глухая… То есть надо искать ответы самой. Где искать? Все ответы внутри меня. Стоит только закрыть глаза и успокоить сердце.
Каждую роль я проживаю не для кого-то. Для себя. Потому что все еще жива. Потому что люблю жизнь. Мне ее подарил Отец. Любящий Отец не мог подарить бич для самоистязания, а значит, мое мироощущение заражено. Поэтому нужно отсоединиться, познать себя и прислушаться к себе:
Что я чувствую, если убрать боль?
В сепарации становится очевидным и понятным, где блеск от костра, а где сияние бриллианта.
Мы живем в мире, где реальность подменена. Естественное заменено противоестественным. Мы смотрим на звезду и думаем, что она нам сияет. Но она сгорает, а возможно, давно уже исчезла, и нам виден только ее прощальный отблеск. Бог заповедал нам размножаться. Но не просто увеличивать популяцию. Мы должны умножать любовь, дары, Его царство на Земле. Но мы не можем. Мы словно разучились эволюционировать. Бог дал нам способность преодолевать трудности. Но с самого детства мы превращаем каждую проблему в нечто непреодолимое. Мы опускаем проблему так глубоко в свое сердце, что она становится нашим фундаментом и под собственной тяжестью рушит всю будущность. Враг пытается закрыть человеку рот. Он не оставляет нам даже малейшую возможность возвысить голос.
Писание говорит, что мы – письмо Христово, многими читаемое. Но книг и сайтов так много, и, кажется, проще убедить себя, что нет смысла создавать что-то новое и делиться своими открытиями с ближним. Ведь все уже сказано. Мы цитируем мудрого Екклезиаста: «Нет ничего нового