В центре сада стоял большой старый деревянный дом. Он тоже выглядел заброшенным. Но каменная дверь была приоткрыта. Я почувствовала, что должна зайти внутрь, что туда ведет мой путь. Когда я, со страхом перед неизвестностью, приблизилась к двери, она резко открылась, и на пороге возникла полная пожилая женщина с пышными рыже-седыми волосами и щербатым ртом. У нее были злые, хитрые, но улыбающиеся глаза. Она словно ждала меня и тотчас с ухмылкой пригласила войти. Помещение оказалось огромным. Во все комнаты в доме вели арочные проходы, но дверей я так и не нашла. Дом походил на лабиринт. Женщина провела меня в комнату с красным паласом и красными тканевыми обоями. Все покрыто узорами – мелкими и древними. Много шкафов с книгами и хрустальной запыленной посудой. Сама комната вытянутой формы. По бокам – два больших прямоугольных стола, между ними – проход под арку в другую комнату. С правой стороны за столом сидели две старушки, третья женщина подавала им еду. Все были разного возраста. Самая старая, скрюченная, с небрежно собранными седыми волосами, наклонила тарелку, словно доедая что-то до последней капли. Было слышно, как она чавкает вставной челюстью. Вторая, лет семидесяти-восьмидесяти, сидела за столом ровно и только начала есть второе блюдо – макароны с курицей. Их стол покрывала старая, с узором скатерть с желтыми кисточками по краям. За вторым столом было пусто. На нем не было скатерти. Я отодвинула стул. Он был весь в остатках еды: спагетти, капуста… Стул старинный, с тканевой обивкой. Я стала его отряхивать, чтобы сесть. Приведшая меня женщина наблюдала за мной и смеялась. Я укоризненно посмотрела на нее, а она словно прочитала мои мысли о том, что в доме не должно быть так грязно, что нужно соблюдать чистоту, и дала мне понять, что это мой дом. Тогда я спросила, как ее зовут, и она очень жестко, резко приблизившись ко мне лицом к лицу, произнесла: «Я – твой характер». «А это, – она указала на других старух, – другие стороны твоей личности!» Признаюсь, я ужаснулась. То, что я увидела, мне не понравилось, и в моей голове загрохотали мысли. Спустя долгие годы я поняла причину своей разрозненности и то, что мне требуются перемены. Иначе я не выйду из этого дома, как однажды не вышли эти женщины. Что мне, чтобы идти дальше, нужно срочно что-то предпринять…

Долгое время я вытесняла себя на второй план, жила по привычке и будто бы забыла, какая же я на самом деле. Тогда я стала размышлять, знакомиться с собой, как бы разглядывать себя в зеркале. Только не внешне, а то, какая я по характеру, темпераменту, каковы мои реакции. О своих талантах я знала, но понимала, что не позволяю себе ими пользоваться. Боялась, стеснялась, считала себя недостаточно компетентной или умелой. И чем глубже продвигался мой самоанализ, тем больше мне казалось, что я словно джинн в кувшине. Внешняя оболочка мешала проявлению моей растущей внутренней силы. Я видела себя не мудрой, а все вокруг восхищались моей мудростью. Я молилась о терпении, которого, по моему мнению, мне так отчаянно не хватало на сына, мужа, окружающих людей, а мне твердили, что всем бы мое терпение. Молодые мамы обращались ко мне за советами о воспитании детей, а мне самой казалось, что я несостоятельная мать. Я занималась организацией служения детям в поместной церкви, принимала участие в благотворительных фондах, организовывала различные мероприятия на благотворительной и не только основе, но все это казалось мне таким незначительным.

Снаружи я ощущала себя не такой, как чувствовала внутри. И большинство скажет, что это обычное дело. Одни тасуют маски и скрывают мир своей души. Другие мучатся от осознания, что не могут предъявить окружающим свою внутреннюю силу и красоту. И лишь у очень немногих отсутствует конфликт между поверхностным и глубинным, они способны быть самими собой – хотя бы с самыми близкими людьми. Ведь мы не в силах преодолеть этот барьер и доверить себя своим родителям, мужу, детям…

Делить себя на внешнее и внутреннее я начала еще в детстве. Я помню себя с довольно раннего возраста – с трех лет. Самым ярким и ранним воспоминанием, которое обогащалось рассказами взрослых, стало рождение брата. Я хорошо помню свои ощущения: стоя рядом с кем-то, кто меньше и младше тебя, я ощущала себя такой большой и значимой. А помогая стирать пеленки, если это сравнимо с помощью, потому что в три года я могла только бултыхать ручонками в мыльной воде и слегка перетаскивать с места на место маленькие распашонки и чепчики, я впервые чувствовала свою ответственность. В то время все, что рождалось внутри, проявлялось во внешний мир. Это была та самая детская непосредственность. Но в пять лет я была вынуждена с ней распрощаться. Как-то меня не поняли и поругали за то, что я подстригла новой кукле челку. Я видела в этом отражение своей индивидуальности, но взрослые решили, что я просто испортила дорогую игрушку. Мама, и без того тянувшая на себе все заботы семьи, сильно расстроилась. А я не хотела ее огорчать и готова была сделать все, чтобы это не повторилось. Поэтому я научилась плакать молча, сидя за креслом. Я очень гордилась этой новой суперспособностью и почувствовала себя весьма взрослой. Тогда я впервые прикоснулась к своему внутреннему миру. Я увидела себя. Я научилась прятать душу. Словно разделила себя на две части. На ту часть, которую показываю людям, и вторую, которую прячу и бережно охраняю от посторонних взглядов и суждений. С этого момента я как будто храню в себе каждую минуту моей жизни. Словно накапливая себя для следующих поколений.

После того сна о заброшенном доме я поняла, что если позволить вьюнам-паразитам высасывать жизнь из плодоносных деревьев-талантов, то мой внутренний мир превратится в тот самый заросший сад. Можно играть роли и становиться в них асом, но так и не прожить все краски естества. Моя жизнь – огромный мир. В нем есть пустыни, разрушенные города, сады, есть