Тот, кто рождается и умирает, не является субъектом. Термином, дополняющим сообщество по линии его конечности, у Нанси является «сингулярность». Если метафорой индивидуальности может послужить атом, атомарная структура, т. е. набор опознаваемых, а то и попросту тождественных друг другу единиц, то сингулярность скорее совпадает с сlinamen’ом – спонтанным отклонением атомов от предзаданной траектории движения. Сlinamen – не только знак непредсказуемости и воплощенная возможность перемены, это сама событийность, внедренная в порядок вещей.
Сингулярное существо, в отличие от индивида, – существо конечное. Сингулярность в буквальном смысле лишена истока, она не извлекается и не производится. Наоборот, она сама есть мера всякого начала, при условии – что под началом понимается рождение конечности. Выражаясь по-другому, сингулярность безосновна, она есть пространство распределения и разделения ее (с) другими. Вместо основы или фона имеется переплетение сингулярностей, их разветвленная сеть.
Для Нанси коммуникация и есть синоним «бытия-вместе» (совместного бытия). Конечность показывает, предъявляет и являет себя только совместно. Таков способ существования множественных, рассеянных, смертельно расколотых тел. Иными словами, конечность всегда со-является, и в этом состоит ее неповторимая феноменальность.
Момент разрыва акцентируется раскрытостью сингулярного существования навстречу внешнему, которое оказывается лишь новой сингулярностью, настолько же разомкнутой вовне.
Такой неисторический подход является способом критического осмысления того, что происходит в демократических обществах. Несмотря на грандиозный крах, какой еще сравнительно недавно потерпел коммунизм, этот подход объясняет нам его привлекательность как выражения первичной или онтологической «социальности», которая позволяет сообщать и сообщаться.
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Артог Ф. Время и история // Анналы на рубеже веков: антология. М.: XXI век: Согласие, 2002.
Артог Ф. Первые историки Греции: историчность и история // Вестник древней истории. 1999. № 1.
Артог Ф. Порядок времени, режимы историчности // Неприкосновенный запас. 2008. № 3 (59).
Артог Ф. Слезы Одиссея // Homo historicus. К 80-летию со дня рождения Ю. Л. Бессмертного. М.: Наука, 2003. Кн. 1.
Нанси Ж.-Л. Часть V. Конечная история // Нанси Ж.-Л. Непроизводимое сообщество. М.: Водолей, 2009.
Нора П. Всемирное торжество памяти // Неприкосновенный запас. 2005. № 2 (40–41). URL: https://magazines.gorky.media/nz/2005/2/vsemirnoe-torzhestvo-pamyati.html (дата обращения: 22.10.2022).
Нора П. Между памятью и историей: проблематика мест памяти // Франция-память / пер. c фр. и послесл.: Д. Хапаева. [Сборник.] СПб.: Изд‐во СПбГУ, 1999. (Новая петербургская библиотека. Коллекция «Память века».)
Нора П. Эра коммемораций // Франция-память / пер. c фр. и послесл.: Д. Хапаева. [Сборник.] СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. (Новая петербургская библиотека. Коллекция «Память века».)
Нора П. Поколение как место памяти // НЛО. 1998. № 30.
Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. 2005. № 2 (40–41). URL: https://magazines.gorky.media/nz/2005/2/ kollektivnaya-i-istoricheskaya-pamyat.html (дата обращения: 22.10.2022).
Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. М.: Новое издательство, 2007.
Hartog F. Anciens, modernes, sauvages. Paris: Galaade, 2005.
Hartog F. Croire en l’histoire. Paris: Flammarion, 2013.
Hartog F. Évidence de l’histoire. Ce que voient les historiens. Paris: EHESS, 2005.
Hartog F. Regimes d’historicite. Presentisme et experiences du temps. Paris: Editions du Seuil, 2003.
Глава11
Трансформация отчуждения в симуляцию
Для западных мыслителей конца 1950-х – начала 1960-х годов с наступлением благоденствия общества изобилия более важным объектом рассмотрения становится повседневность, или сфера частной жизни, а не всемирная история, не история свершения великих идей, не история как метанарратив. Раньше основу их анализа составляли экономические, политические, духовные и т. п. макросоциальные процессы. Проникновение фактора регулирования в повседневную жизнь превратило данную тему в еще более актуальную, так как в сферу повседневности тем самым вошли и основные социальные противоречия.
Смещение интереса к этому направлению логически было связано с тем, что в 1930-х годах такие мыслители, как Александр Койре, Александр Кожев, Жан Валь, Жорж Батай и Жан-Поль Сартр и др., критиковали идею, согласно которой человек, и в частности ученый, является как бы привилегированным наблюдателем, занимающим определенную дистанцию по отношению к реальности.
§ 1. «Конец истории» в размышлениях А. Кожева
Для Александра Кожева (1902–1968) было существенным утверждение о невозможности существования целостного самодостаточного сознания. Он прочитывает диалектику Гегеля таким образом, что природное бытие остается статичным, в то время как бытие человека, взаимодействующего с природой, отождествляется с диалектикой, с историей.
В ходе борьбы за признание одерживающий победу господин открывает человеческую историю посредством запуска механизма чистого отрицания. Осознав свою конечность и рискуя жизнью, чтобы победить желание другого, господин отрицает в себе животное и становится человеком. Человек конца истории (Наполеон или даже Сталин) завершает историю, достигнув удовлетворения и успешно продемонстрировав свою силу, основанную на повторяющемся приложении негативной силы первого богочеловека, т. е. Христа.
Кожев критикует представление о человеческой истории как пути к совершенству, потому что становление человека богом оборачивается его смертью, концом человечества и свободы и отказом от любой утопии. У человека нет ни сущности, ни природы, ни сознания, ни способности к созиданию. Он есть лишь отрицание, и, будучи всегда устойчив, он тем не менее всегда в движении – движении, отрицающем основы.
Он объясняет конец истории как момент, когда человек осознает свою конечность, свою свободу, свой статус исторического существа, отрицающего налично данное бытие. И здесь нам открывается парадокс, потому что этот момент оказывается потерей человеком своей природы чистого отрицания, той единственной черты, которая позволяла его определять как человека.
Конец истории высвечивает настоящее, которое невозможно представить как эпоху свободы или успешного завершения проекта человека. Кожев противопоставляет гомогенизации современного общества одинокую фигуру человека, сопротивляющуюся современной жизни, – Богочеловека.
Он идеален в познании самого себя и своей конечности, у него достаточно сил, чтобы приблизить конец истории и признать его. Эта концепция современного человека, основанная на подражании Христу, не имеет отношения к практическо-этической составляющей учения Христа, каким его видит Кожев, но описывает последние стадии становления и завершения свободной исторической личности.
В интерпретации Кожева человек у Гегеля современен, ибо является свободной исторической личностью, которой удалось стать равной Богу. Человек есть бог вне всякой трансценденции. Человек конечен, смертен, но при этом он остается свободным и совершенным благодаря своей способности отрицать природу, мир и налично данное бытие.
Концепция Кожева обращена на выявление оснований для совершенствования человеческого самосознания, для появления свободной исторической личности, способной преодолеть груз и насилие истории и создать свободный мир.
