И, когда женщина в отношениях спокойно относится к тому, что ее мужчина расхаживает без трусов перед дочерью, мы говорим не о незнании, а о выборе. О вполне осознанном выборе, который она делает и за себя, и за ребенка.

В семье Д. отец, по классике жанра, был темной лошадкой, и разгадать мотивы его поведения было трудно. На наличие некоторых расстройств его психики указывала силлогомания (патологическое накопительство, или барахольство), из-за которой он превратил дом в полноценную свалку.

Силлогомания представляет собой эгосинтонную патологию. Это означает, что эго (человеческое Я) и симптом едины. Барахольщик не осознает своей болезни и не противится ей, принимая ее за норму, даже если мания переходит все границы. Другой вариант взаимоотношений с симптомом – эгодистонный, когда эго противится симптому. Например, при тревожно-депрессивном или обсессивно-компульсивном расстройстве человек не воспринимает свое состояние как норму, а хочет от него избавиться.

Чтобы ты понимала, до каких масштабов способна дойти силлогомания, приведу пример из одного сериала. Сюжет серии заключался в том, что в многоквартирном доме начался пожар, и пожарные эвакуировали жителей. В одну из квартир они никак не могли попасть, а когда все же вскрыли дверь, выяснилось, что все пространство квартиры завалено хламом, за исключением узкой тропинки, ведущей от двери к кровати.

Когда пожарные вошли в квартиру, пол не выдержал и обвалился.

Не знаю, до каких масштабов дошла ситуации в семье Д., однако проблема была очевидна.

Отношение отца в семье Д. к патологии как к норме дает основания предполагать, что и к демонстрации своих гениталий он относился так же – как к норме.

Что касается матери, она сама была девочкой из семьи с крайне зыбкими инцестуозными границами. Проблемы ее собственного эдипального конфликта воплощались в ее отношении к дочери. Через дочь, которой она разрешала лицезреть отцовские гениталии, мама семьи Д. получала бессознательное удовольствие, как если бы сама наблюдала гениталии собственного отца.

Во всю эту историю прекрасно вписывается секс при детях, который точно так же является пересечением детской и взрослой сексуальности. Более того, ребенок оказывается непосредственно включен в сексуальную жизнь родителей. Он – третий, но не лишний, а участник. Наблюдатель.

Возвращаясь к идее Фрейда о том, что детей пугают взрослые гениталии из-за их размера, а также к теме различия детской и взрослой сексуальности, мы получаем травму, с которой ребенку предстоит жить.

Детская сексуальность, несущая в себе нежное начало, никоим образом не связанное с генитальным сексом, сталкивается с демонстрацией агрессивной взрослой сексуальности и воспринимается ребенком как драка или насилие.

Результатом такой травмы могут быть перверсии (сексуальные извращения), страх сексуальной близости, непонимание границ собственной сексуальности (что со мной можно делать, а что нельзя), тревожность вплоть до социофобии и, разумеется, восприятие инцеста в разных его проявлениях как нормы.

Девочки, наблюдавшие на постоянной основе родительский секс, очень часто не способны отказать своему партнеру в половой близости, установить табу на какие-то виды секса или даже просто заявить о своем желании/нежелании. Они соглашаются на секс, не понимая до конца собственных чувств, а после ощущают себя изнасилованными.

Это результат несвоевременной включенности в тему взрослой сексуальности.

Сексуальное влечение отца и дочери в пубертат и отдаление от невыносимости этих переживаний

Собственно, в названии этой главы и скрывается ответ на вопрос, почему же отец, казалось бы, любящий и присутствующий, внезапно отступает в тень, как только дочь начинает созревать как женщина.

Повторюсь, что я была приятно удивлена количеством заданных мне вопросов именно на эту тему. Возможно, современные женщины еще не понимают всех причин своих переживаний (иное было бы странно с учетом отсутствия у нас уроков полового воспитания), однако они уже имеют смелость задавать вопросы, на которые подавляющее большинство мужчин размахивали бы передо мной крестом и вопили: «Сгинь, нечистая!»

«Стесняюсь быть женщиной перед папой, например одетой в платье. Отношения при этом ОК», – написала мне одна подписчица.

«Отец перестал общаться, когда я “повзрослела”», – написала другая, выделив слово «повзрослела» в кавычки; то есть девочка явно не ощущала себя взрослой, когда отец отстранился.

Отстранился он, потому что тело дочери изменилось.

Как бы ни хотелось поддерживать идею, что не для всех мужчин внешность важна в первую очередь, факт того, что черты лица и фигура имеют колоссальный вес для привлечения мужского внимания, к сожалению, постоянно подтверждается.

Именно меняющаяся внешность дочери становится триггером для отца.

Физиологические перемены в девочке воспринимаются им как своего рода смерть. Отец прощается с детством девочки и встречает ее взрослость вместе со всеми неприятными составляющими. И не каждый отец к этому готов.

Однажды я выложила в соцсети шуточное короткое видео про девушку, которая читает роман в ожидании любовной сцены, но оказывается, что подобного текста там нет, а оставлен лишь намек на секс между персонажами. Девушка крайне разочарована.

В описании под роликом я рассказала о том, почему нам нравится читать про секс и разные любовные сюжеты вроде «Красавицы и Чудовища» или «Золушки».

В комментариях подписчица спросила: «А что насчет запретной или невозможной любви? Прямо всегда цепляет». И я ей ответила: «Запретная любовь – это инцестуозные детские переживания. В такой фантазии как будто можно обойти запрет на отношения с родителем».

В скором времени в нашу краткую переписку вклинился мужской аккаунт с одной фразой: «О боже, ну и бред!»

Такова реакция подавляющего большинства мужчин на информацию, связанную с запретной любовной тягой. В этом же контексте звучит ответ на вопрос другой моей подписчицы: «Почему отцам стыдно проявлять любовь к детям?»

Потому что мужская психика более хрупкая, чем женская, и в тех местах, где она сломалась, формируется жесткая защита, как на месте раны может образоваться келоидный рубец (плотная соединительная ткань, имеющая свойство разрастаться со временем).

Мужчине, у которого выстроена целая система неоспоримых запретов на чувства к отцу и матери, крайне трудно признавать эти чувства и в отношении других людей.

Здесь действуют примитивные защитные механизмы, такие как отрицание. Причем отрицание через грубое обесценивание.

«Мой сын не будет вести себя как девка!» – слышала я собственными ушами от многодетного отца моей одноклассницы.

Все, на что когда-то был наложен запрет, настолько вытесняется из сознания, что остается только ярость. Мышление становится настолько ригидным (закостенелым), что отвергает все, хоть намеком несущее опасность и грозящее