С новым доктором я нашел новое лечение, и стало лучше. Я вернулся на работу на полставки и иногда даже полноценно. Но я стал другим человеком. Пока я болел, я размышлял: «Что подумают люди, если я больше никогда не смогу работать?» И удивился ответу. Мне все равно. Я буду в порядке. Так много в моей идентичности было завязано на достижениях. Круглые пятерки. Внутренний круг. McKinsey. В болезни я был готов обменять свой успех на простое ощущение «в порядке».

Когда выздоравливал, я открыл новую жизненную энергию. Профессоры Ричард Тедеши и Лоуренс Калхун предположили, что люди, столкнувшиеся с кризисом, часто испытывают «посттравматический рост». Это означает, что они «начинают ценить жизнь, серьезные и глубокие отношения, меняют приоритеты и переходят на более духовный уровень существования».

Именно этот переход я испытал за последние несколько лет. Спустя множество неожиданных поворотов я начал продвигаться к неизведанному пути.

2. Работа, работа, работа

Пока мне не пришлось взять перерыв по состоянию здоровья, работа имела для меня жизненно важное значение. Как и многие, я был уверен, что буду работать большую часть своей жизни. Болезнь показала хрупкость этого убеждения. Я увидел, что порядок жизни не так-то прост.

Новая рабочая перспектива привела к глубоким размышлениями и новым вопросам. Они-то и увели меня с выбранного пути и привели к написанию этой книги. Поэтому, прежде чем двигаться дальше, нужно сделать шаг назад.

Если мы хотим переосмыслить нашу жизнь и работу, необходимо понять, откуда взялись наши нынешние убеждения.

Откуда взялись убеждения о работе?

Немецкий историк Макс Вебер обнаружил, что «дух капитализма» тяжело приживался в обществе с традиционными взглядами на работу. По его определению, рабочий традиционализм – это когда люди работают до тех пор, пока не достигают определенного уровня жизни, а затем перестают работать.

В путешествиях я обнаружил, что многие общества живут по этому принципу. В Мексике я как-то услышал обрывок разговора: «Нельзя переплачивать работникам, они же перестанут работать!» Идея, что люди могут внезапно прекратить работать, кажется немыслимой для многих. Но тот человек, вероятно, вырос в культуре, где работа на протяжении почти всей взрослой жизни является нормой.

Разница между работой для удовлетворения своих потребностей и удовлетворения ожиданий вызывает вопрос: когда произошел этот сдвиг и почему он не был повсеместным?

В Древней Греции, во времена Аристотеля, работа считалась необходимым злом. Философы того времени считали главной целью жизни эудамонию – в переводе «счастье» или «благополучие». Аристотель писал: «Чем больше трудностей, тем больше счастья в жизни». Созерцать свое место во вселенной было важнее зарабатывания на жизнь, что Аристотель считал «противоестественным человеческой природе… и самым бесполезным по отношению к чему-либо еще».

На протяжении следующих 1500 лет работа воспринималась скептически или ее считали способом удовлетворить базовые потребности. Католическая церковь поддерживала негативное восприятие труда. В Книге Бытия, первой книге Ветхого Завета, работа упоминается как наказание Богом Адама за вкушение плода с Дерева Жизни: «только через адский труд» Адам сможет поедать фрукты и «только с седьмым потом продолжит питаться до того, как вернется к истокам своим в земле». Позже, в Новом Завете, Святой Павел предупреждает: «Тот, кто не работает, не ест». О тех, кто отказывается следовать его словам, он заявляет: «Не прислушивайтесь к ним, ибо их постигнет стыд».

Урок прост: работа – это обязанность. И все же в довольно ограниченном смысле. В XIII веке католический священник Томас Аквинский рассуждал: «Работа необходима только для функционирования индивида и общества». Люди должны работать, чтобы удовлетворить потребности наших семей и сообществ.

В 1500-е Мартин Лютер и Джон Кальвин расширили это понимание во время протестантской Реформации. Они были разочарованы религиозными лидерами и критиковали их за жизнь в монастырях. Макс Вебер объяснил этот сдвиг сменой отношения к Богу: «Истинная вера в Бога проверяется не монастырским аскетизмом, а активной позицией в обществе». Лютер и Кальвин хотели подорвать авторитет католической церкви и развить личные отношения каждого человека с Богом.

Лютер критиковал систему индульгенций, где люди платили за отпущение грехов, и верил: каждый должен иметь личные взаимоотношения с Богом. Кальвин поддержал Лютера в развитии культа личной свободы. Он утверждал, что каждому предназначена особая миссия, и работа должна быть связана с ней, чтобы определить отношения с Богом.

В 1940-х годах философ Эрих Фромм описал трансформацию так: «В северноевропейских странах, начиная с XVI века, появилась обсессия вокруг феномена работы, ведь ранее у общества было гораздо меньше свободы в этом вопросе». После реформации люди стали воспринимать труд иначе: вместо следования католической церкви они сосредоточились на поиске личного призвания. Но вместе с большей свободой и самоотдачей пришли тревога и неуверенность – достаточно ли усилий прикладывается для достижения высшей цели? Церковь задавала границы добра и зла, но для многих эти рамки перестали существовать.

За последние 500 лет свобода вызвала в обществе колебания, но католические и протестантские концепции по-прежнему процветают. Когда предприниматель Гари Вайнерчук в своей книге «Сокрушая все» призывает «просыпаться раньше всех и работать до заката», он связывает работу со смыслом жизни. Опра Уинфри также развивает концепцию Кальвина, утверждая, что у каждого есть свое призвание. Для нее «лучший способ преуспеть – это обнаружить, чем на самом деле горишь, что любишь, и найти способ предложить это людям, упорно работать и позволить энергии вселенной вести тебя по верному пути».

Протестантские и католические взгляды на работу существенно повлияли на мировое восприятие трудовой этики, но они давно отделились от своих исторических корней. Исследователи религии отмечают, что протестантская трудовая этика больше похожа на слепую зависимость от работы. Она связана с экономностью, самодисциплиной и покорностью. И хотя некоторые люди ищут в религии жизненную мудрость, они сталкиваются с ее размытыми и нечеткими версиями.

Энн Хелен Петерсон в своем эссе «Как миллениалы стали поколением выгорания» выражает недоумение по поводу современной трудовой культуры: «Мне внушали, что я должна работать все свое время. Почему это убеждение укоренилось? Потому что все с самого детства намеренно и неосознанно подталкивало к этому».

Я могу понять Петерсон. С детства меня учили, что работа – важнейший аспект жизни, но я никогда не задумывался, почему это так. Взрослые постоянно говорили о работе и спрашивали, кем я хочу стать. В школе заставляли хорошо учиться, чтобы в будущем занять престижную должность. Карьера была представлена