Я молчу. Губы трясутся.

– Если хочешь умереть окончательно, ты только скажи.

Лицо свела судорога.

– … только скажи.

– ДОСТАЛ! – крикнул я, уставившись на него бешенным взглядом. – Не хочу я умирать! – вытерев тыльной стороной слюну с губы, я изо всех сил сжал глаза и вдавил глазные яблоки ладонями.

За спиной послышался уставший вздох.

– Не поймёшь этих смертников. То хотят умереть, то не хотят… Жизнь не игра, а испытание человеческого духа.

– Нет… Не верю… – шёпотом произнес я.

– Понимаю. – послышались приближающиеся шаги. – Сам всё увидишь.

Его тёплая рука легла мне на затылок и…

Я хотел было её сбросить, но что-то горячее окутало голову. Глаза закатились, по телу пробежала дрожь. Я не успеваю даже крикнуть, как с размаху приземляюсь спиной в реку. Всплеск воды обрушивается на меня сверху, заливая лицо, голова от удара кружится, в глазах пляшут искры, я беспомощно тяну руку вверх. В ноздри затекает вода, пытаюсь откашляться. Течение подхватывает и тащит меня, как бумажный кораблик, барахтаюсь, левая рука почти не слушается.

Жадно хватаю ртом воздух, и что-то тянет меня вниз. Ухожу с головой под воду. Глаза щиплет, лёгкие обжигает. Я всё ниже погружаюсь ко дну, чувствуя силу давления. Сначала уши, потом череп, затем грудная клетка… Я беспомощно тяну руку вверх.

Боль невыносимая. Стиснув зубы, я делаю последнюю попытку…

Свет от луны почти теряется в толще воды… Температура воды падает, грудь сводит судорогой. От губ отрываются последние пузырьки воздуха…

– ААаХххх. – возвращаюсь в кинотеатр.

Шок, меня ещё трясёт, сердце барабанит, как ливень по шиферной крыше. Дышу… Дышу…

Ноги подкашиваются. Управляющий хватает меня под локоть и тянет к сиденью. Сажусь, откинув голову на спинку кресла, из глаз брызгают слёзы. Закрываю рот ладонью, чтобы унять всхлипывания.

Мне всё ещё больно, холодно и так гадко от совершённого поступка…

– Боже. – срывается с моих губ. Ещё раз вижу последние пузырьки, вылетающие изо рта. – Боже…

Это не было видением или сном. Я вспомнил, прочувствовав каждую деталь от сковывающего ужаса до раздирающего давления, от наседающей темноты до ощущения неминуемой смерти.

Бросив голову на грудь, я чувствовал, как слёзы текут по носу и каплями падают на бёдра.

Когда показалось, что все слёзы выплаканы, он, наконец, заговорил.

– Теперь ты веришь?

Я не ответил. Он наверняка знал, что я видел. То, что открылось там… на пороге смерти, вселяло первозданный страх, безысходность. И смерть теперь не казалась романтичным жестом. Теперь я видел, какую ошибку совершил.

С этого момента я принял решение спасти свою жизнь, чего бы мне это ни стоило.

Глава 12

– Что я должен сделать? – слетело с моих губ. Тело ещё потряхивало, и я сложил руки на груди.

– Переосмыслить прошлое. – сказал он. – Разгадать загадку желания умереть. И-и-и, чтобы лучше это понять, нужно обратиться к ярким воспоминаниям.

Я внимательно слушал.

– Бытует мнение, что для смертников, – продолжил мужчина, – важна конечная точка – последнее болезненное событие, выбившее у них опору под ногами, но это не так. – ударив рукой по соседней спинке кресла, управляющий заставил меня вздрогнуть. – Важна не последняя точка, а промежуточные события, оставившие след в душе.

Я непонимающе посмотрел на него.

– Ты хочешь сказать… Ой. – я не заметил, как перешёл на «ты» и ждал, что он меня поправит. Судя по лицу управляющего, это его не задело. – Если на беднягу, наложившего на себя руки, скажем… одномоментно свалится увольнение, банкротство, развод с женой и смерть родителей, то разве не это выбивает его из колеи, а прошлое?

– Именно! – засиял в лице управляющий. – Взгляни. – и указал на экран.

Проектор в конце зала зашумел и бросил световой луч, создав картину.

На экране появились два старых покрытых ржавчиной колышка с провисшей сеткой-рабицей, которые выглядели жалким подобием забора. Гуляющий ветер на пожелтевшем поле заставлял сетку колыхаться, как рыбацкую сеть, поймавшую косяк рыб.

– Каждое яркое воспоминание в жизни человека служит своеобразным колышком, на который нанизывается сетка-рабица. Чем больше колышков, тем устойчивее сетка.

На экране по центру забора возник столб, от чего металлический забор подтянулся и напрягся, как пружина. Хоть боковые колышки так и остались слегка скошенными, с ржавчиной и облезшей краской, средний колышек добавил устойчивости всей конструкции.

Я краем глаза взглянул на мужчину. Тот вытянул шею вперёд, и, казалось, что он находится не здесь, а там, по ту сторону забора.

– И не важно откуда у нас этот колышек – от потрясающего опыта, болезненных воспоминаний или это фрагмент из памяти, наполненный теплотой и счастьем… Всё есть опора. – как бы подвёл черту управляющий. – И только от тебя зависит, как ты распорядишься ей.

Возникла пауза.

– А что насчёт тех? – я указал пальцем на покосившиеся столбы. – Разве их нельзя вырвать и поставить новые?

Управляющий улыбнулся.

– Вырвать нет, а вот, так сказать, освежить и укрепить – да.

Я замолчал, не совсем улавливая нить. Всё же образное мышление не моя сильная сторона.

– Но как? – произнёс я.

– Наделив старые воспоминания новым смыслом. Люди могут избегать прошлого, но не менять. Избегание приводит к неосознанным реакциям, когда, например, ты, – он тыкнул в меня пальцем, – не доверяешь людям.

Я хотел было запротестовать, но управляющий раздражённо цыкнул.

– Я же так мысль не закончу. Мы подошли к очень важной части, считай это водоразделом. Не пройдём его, и тебя смоет волной непонимания, а если выйдем за пределы, что ж… Тогда не всё потеряно.

Глава 13

– Ты ещё здесь? – он защёлкал передо мной пальцами.

– Да… Да, продолжайте. – я тряхнул головой, будто отгонял надоедливую муху.

– Наделять новым смыслом события из прошлого – это сродни искусству. Как склеивать дорогую разбитую фарфоровую чашку. В Японии это называется кинцуги. Так, например, та чайная посуда, которая получила вторую жизнь от рук мастера, ценится выше. Знаешь почему?

Я растерялся.

– Эмм… потому… потому что… – мои глазки забегали, и я получил подзатыльник.

– ЭЙ! – вскрикнул я, потирая место от оплеухи.

– Я спросил, знаешь или нет? А не просил выдумывать.

Я отвёл взгляд.

– Философская основа искусства кинцуги заключается прежде всего в том, – взяв многозначительную паузу, управляющий хитро прищурился, – что поломки и трещины неотъемлемы от истории объекта, и поэтому не заслуживают забвения и маскировки.

– Никогда ранее слышал об этом. – тихо произнёс я.

– С этого и надо было начинать, а то блеял, как овечка: «Потоомуууу чтоооо». – передразнил он меня. – Кинцуги относится не только к посуде, но