дурылинском Дон-Жуане, замыслившим кощунственную земную любовь к Пресвятой Деве, другие женщины из плоти и крови его не устраивают, – ощущается гамлетовское стремление к последней черте, к крайности, за которой – гибель. Как Гамлет в монологе «Быть или не быть» сомневается в справедливости Божественного мироустройства, так Дон-Жуан в пьесе Дурылина желает обладать главной женщиной Земли, бросая тем самым вызов Богу.
24
Агата в поэме Дурылина, как почти все его значительные персонажи, глубоко религиозна, в отличие от пушкинской Лауры, от образа которой Дурылин явно отталкивался. Удивительное типологическое совпадение произошло между двумя поэтами-друзьями: Дурылиным и Пастернаком. В 1949 году, то есть спустя 41 год после написания Дурылиным поэмы «Дон-Жуан», Пастернак пишет стихотворение «Мария Магдалина» (из цикла стихов Юрия Живаго в романе «Доктор Живаго»), в котором звучит тот же самый евангельский мотив, что и у Дурылина. Оба поэта были, таким образом, вдохновлены одним источником и создали сходный религиозно-поэтический образ независимо друг от друга с разницей в четыре десятилетия. Ср. у Пастернака:
У людей пред праздником уборка.
В стороне от этой толчеи
Обмываю миром из ведерка
Я стопы пречистые Твои.
Шарю и не нахожу сандалий.
Ничего не вижу из-за слез.
На глаза мне пеленой упали
Пряди распустившихся волос.
Ноги я Твои в подол уперла,
Их слезами облила, Исус,
Ниткой бус их обмотала с горла,
В волосы зарыла, как в бурнус.
25
Цвет лазури – традиционный цвет Богородицы. В стихотворениях Вл. Соловьева и А. А. Блока, посвященных Мадонне, этот цвет часто сопутствует Ее образу.
26
В рукописи написано: Сцена 3-ая, цифра 3 зачеркнута, сверху поставлена цифра 5.
27
Под словом «Невеста» в рукописи зачеркнутое слово – «Благая».
28
Над словом «бредущих» в рукописи карандашом написано: заблудших.
29
Над этой строчкой написано: Нас, заблудших на пути.
30
Под словом «неомраченная» в рукописи зачеркнуто слово – преображенная.
31
Под словом «Светлого» в рукописи зачеркнуто слово – Вечного.
32
Под словом «темный», написанным карандашом, еще два варианта друг под другом: Божий, тайный.
33
Под этой полустрокой вариант: Мне мир является.
34
Под словом «незримыми» написано слово: потухшими.
35
Над полустрокой надписано карандашом: Равно – вином, водой.
36
Ещё одна аллюзия на пушкинского «Каменного гостя» и в дополнение к этому – на Достоевского. У Пушкина в сцене I в разговоре с монахом, ожидающим приезда Доны Анны, ежедневно молящейся в Антоньевом монастыре перед статуей убитого Дон Гуаном мужа, Дон Гуан спрашивает о ее красоте. Монах ему отвечает:
Мы красотою женской,
Отшельники, прельщаться не должны,
Но лгать грешно; не может и угодник
В ее красе чудесной не сознаться.
(Пушкин А. С. Собрание сочинений в десяти томах. М.: Художественная литература, 1975. Т. 4. С. 293.) Ф. М. Достоевский, как известно, очень любил Мадонну Рафаэля. В его кабинете висела копия этой картины, которую он много раз рассматривал в Дрезденской галерее. В «Преступлении и наказании» Свидригайлов в разговоре с Раскольниковым замечает, что в лице Рафаэлевой Мадонны есть скорбные черты русской крестьянки.
37
Под словом «подобный», написанным карандашом, стоит слово: победный.
38
Над полустрочкой написано карандашом: Проклятые места!
39
В I сцене «Каменного гостя» Дон Гуан почти теми же словами: «Что, что ты врешь?» останавливает Лепорелло, когда тот притворно подпевает монаху, предлагая всех развратников, подобных сосланному Дон Гуану, «в один мешок да в море» (Пушкин А. С. Собрание сочинений в десяти томах. М.: Художественная литература, 1975. Т. 4. С. 293.)
40
Вся сцена, сочиненная Дурылиным и, казалось бы, никак не связанная с русской литературой по национальному колориту и по месту действия, тем не менее рождает целый ряд отчетливых ассоциаций с классическими произведениями русской литературы, в частности, с романом М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Начало повести «Тамань» с описанием одинокого дома на берегу моря, куда ведут Печорина и в котором будто бы хозяйничает чёрт, содержит те же поэтические лейтмотивы, что и у Дурылина. Ср. у Лермонтова: «Десятник нас повел по городу. К которой избе ни подъедем – занята. Было холодно, я три ночи не спал, измучился и начал сердиться. “Веди меня куда-нибудь, разбойник! хоть к чёрту, только к месту!” – закричал я. “Есть еще одна фатера, – отвечал десятник, почесывая затылок, – только вашему благородию не понравится; там нечисто!” Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему идти вперед…» (Выделено мной. – А. Г.) (Лермонтов М. Ю. Сочинения. М.: Правда, 1990. Т. 2. С. 499.)
41
Католическая молитва «Отче наш».
42
Слова Лепорелло опять-таки продолжают лейтмотивы лермонтовской экспозиции «Тамани»: «Я взошел в хату: две лавки и стол, да огромный сундук возле печи составляли всю ее мебель. На стене ни одного образа (иконы. – А. Г.) – дурной знак!» (Лермонтов М. Ю. Сочинения. М.: Правда, 1990. Т. 2. С. 500–501.)
43
Дурылин, отталкиваясь от печоринской развернутой метафоры, полемически развивает ее в романтическом духе, создавая своего рода антитезу к скептической философии любви Печорина. В этом приеме Дурылина вместе с тем ощутима авторская ирония в отношении не слишком искренней ораторской речи Дон-Жуана, искусного соблазнителя женских сердец. Еще раз напомним метафору Печорина из «Героя нашего времени», из зерна которой родился этот монолог дурылинского Дон-Жуана: «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет». (Лермонтов М. Ю. Сочинения. М.: Правда, 1990. Т. 2. С. 539.)
44
О такой молитве Дурылин пишет в своей автобиографической книге «В родном углу»: «Те молитвы, что есть в молитвенниках, прочитаны. Но есть еще одна молитва: ее нет ни в одном молитвослове, но я знаю ее тверже всех.
Этой молитве научила меня няня. Ее простое, любящее, горячее сердце сложило ее, трепеща за нас, детей, за нашу жизнь, счастье, здоровье.
Сейчас я отойду ко сну, останусь один с ангелом-хранителем – так верю я, так научила меня верить
