Грабежи и разбои были в Москве не менее тяжким городским злом, чем пожары. С наступлением темноты на улицах начиналось господство грабителей, и ночные прохожие всегда рисковали быть ограбленными, избитыми или убитыми. Известны несколько случаев нападений на иностранцев, возвращавшихся ночью домой. Не проходило ночи, чтобы утром не нашли на улицах нескольких убитых, а на прудах днем часто всплывали трупы утопленных. Тела погибших собирались и выкладывались рядами на рогожах перед Земским двором или на перекрестках Китай-города для опознания, и горожане, не дождавшиеся родных, шли на крестцы и к Земскому двору осматривать убитых. По словам Адама Олеария, однажды он насчитал пятнадцать убитых перед Земским двором.

Неопознанные трупы свозились на «убогие дома» или на «гноевища» – общие ямы в обширном сарае, где хранились до праздника Святой Троицы вместе с трупами казненных, тюремных сидельцев, умерших от пьянства, и бедняков, скоропостижно скончавшихся на улице. Нередко весной эти горы трупов издавали такой запах, что вблизи убогих домов невозможно было пройти. В Троицын день приходили горожане, приносили рубахи и саваны, разбирали покойников, одевали, клали в гробы и, совершив погребальный обряд, хоронили в общих могилах. Такой же обряд общего погребения существовал и в других городах – Владимире, Суздале, Переславле-Залесском. В последнем на месте такой могилы сегодня стоит Данилов монастырь.

Главным источником городских убийц и грабителей были боярские дворы. У бояр было обыкновение держать десятки и сотни дворовых людей (иногда количество дворовых людей одного боярина достигало 500 человек и более), но о слугах не очень заботились. Боярская челядь ютилась во дворах господ в маленьких домиках, которые были похожи на свиные хлевы, и жила впроголодь, питаясь, как тогда говорилось в насмешку, похлебкой из яичной скорлупы. Поэтому неудивительно, что эта челядь старалась добывать себе пропитание грабежом и разбоем. В XVII в., судя по количеству челобитных, на Дмитровке не было прохода от дворовых людей Родиона Стрешнева, князей Голицына и Татева, а дворовые люди князя Юрия Ромодановского, убившие старосту серебряного ряда, обвинялись в убийстве еще 20 человек.

Полицейская охрана, очевидно, оказывалась недостаточной для успешной борьбы с грабителями, и особенно ясно это было видно в дни общих гуляний на Масленице, когда сами караульные напивались, а количество уличных убийств значительно увеличивалось. Поэтому москвичи старались своими силами обезопасить себя от грабежей. Бояре нанимали особых сторожей, которые дежурили в их дворах по ночам, каждый час ударяя палкой по деревянной доске.

Из таких штрихов слагалась картина будничной жизни средневековой московской улицы, но, конечно же, не все было столь безысходно и мрачно. Московская улица имела и свои праздники. Своеобразным «праздником» было каждое появление царя на улицах города. Цари ездили обычно по определенным улицам, покрытым бревенчатой мостовой, которая в ожидании проезда царя подметалась и посыпалась песком. Царскому поезду предшествовали метельщики, затем двигались стрельцы, вооруженные батогами, за ними следовал еще один отряд стрельцов и, наконец, царский экипаж, окруженный толпой бояр и других придворных чинов. Попадавшиеся по дороге горожане разгонялись батогами и выстраивались у стен домов, кланяясь царю в землю. Однако на столь жестокое обращение никто не роптал, напротив – на пути царской процессии, направлявшейся на богомолье, зрители, осыпаемые палочными ударами, с благоговением высказывали пожелания счастья царю и его жене.

Праздничный вид принимала Москва также в дни торжественных аудиенций иностранных послов и крестных ходов. Самые торжественные крестные ходы были 6 января, в день Богоявления, и в Вербное воскресенье. 6 января совершалось освящение воды в Москве-реке у Тайницкой башни – церемония иордани («иорданью» называлась крестообразная прорубь во льду реки, в которой в день Богоявления торжественно освящали воду). Уже утром этого дня в Кремле и на берегу реки расставляли многочисленные отряды стрельцов в парадных одеждах со знаменами и барабанами. После торжественного богослужения в Успенском соборе Кремля крестный ход выходил Тайницкими воротами на лед Москвы реки к установленному над прорубью деревянному шатру.

В процессии шел сам царь в полном царском одеянии, с золотым жезлом в правой руке и патриарх в праздничном облачении, за царем следовала толпа царедворцев, высших воинских чинов и гостей в парадных костюмах. Берега реки, крыши домов, колокольни и кремлевские стены усеивались бесчисленными зрителями – посмотреть на торжественный обряд освящения воды патриархом люди съезжались в столицу со всего государства. После освящения в проруби воды крестный ход возвращался в Кремль, а к проруби устремлялись сотни москвичей, желавших набрать святой воды. Некоторые набирались мужества и, невзирая на суровые крещенские морозы, окунались в иордань: существовало поверье, что такое купание смывает все грехи.

В Вербное воскресенье происходил необычный обряд «шествия на осляти», воспроизводивший события праздника Входа Господня в Иерусалим. Царь, сопровождаемый боярами, выходил с торжественной процессией из Кремля через Спасские ворота и направлялся на Лобное место, где патриарх подавал ему и боярам пальмовые ветви и вербу. По прочтении Евангелия патриарху приводили «осла» – лошадь с приделанными длинными ослиными ушами из ткани, патриарх садился на «него», свесив ноги на одну сторону, и направлялся в Кремль. «Осла» вел, держась за конец повода, сам царь в простой одежде и босиком; стрельцы и специально выбранные мальчики расстилали по пути шествия дорогие разноцветные сукна, срывали с себя кафтаны (эти кафтаны раздавались участникам торжества заранее, и после использования их разрешалось забрать с собой) и бросали под ноги «осла», а во главе шествия везли на красных санях большую, пышно изукрашенную вербу.

На пути послов, ехавших в Кремль, правительство собирало громадные толпы служилых и посадских людей. Лавки в этот день закрывались, продавцов и покупателей прогоняли с рынков. Делалось это ради возвышения престижа московского царя в глазах иностранцев и населения: иностранным гостям должно было импонировать многолюдство царской столицы, а жителям города демонстрировалось могущество царя, к которому являлись на поклон пышные посольства от иноземных государей. О том, как совершались наиболее интересные церковные процессии, будет сказано ниже.

В официальных уличных торжествах главную роль играли только представители Церкви и государства, а москвичам предоставлялись роли зрителей. Но существовали и чисто народные праздники, когда московские улицы целиком принадлежали обычным жителям города. Большей частью эти народные праздники приурочивались к церковным, однако нисколько не теряли вследствие этого своего народного характера. Неотъемлемой частью подобных праздничных увеселений было уже упоминавшееся пьянство. «В неделю Пасхи, – вспоминал Августин Мейерберг, – все без разбору, как знатные и незнатные, так и простой народ обоего пола, так славно веселят свой дух, что подумаешь, не с ума ли сошли они. Потому что все ничего не делают: лавки и мастерские на запоре; кабаки и харчевни настежь, в