Для борьбы с пожарами принимались разного рода меры. «Бережением от огня» занимался специальный орган – объезжая изба. В ее обязанности входило прежде всего осуществление «огневого дозора». В качестве предупредительных мер всех торговцев обязали иметь около своих лавок кадки с водой, с которыми у посадских людей возникла масса проблем. Кадки нередко мешали проходу, портили «фасад» лавок и ларьков, их надо было наполнять и регулярно мыть, поскольку вода застаивалась и издавала зловоние. Между тем съезжий двор требовал чистоты, порядка и свободных проходов. Известен случай, когда на съезжий двор ворвалась некая вдова Анна Васильева, имевшая лавку в Семенном ряду. Она протестовала против того, что у ее лавки была поставлена такая кадка с водой. Вдова накинулась на десятского съезжего двора с кулаками, ругательствами и угрозами, требуя, чтобы он «чан с водою» немедленно убрал. Однако десятский не дрогнул:

– То указ великих государей. А мне мочен повелевать съезжий двор, не ты, – ответил он.

Недолго думая, Анна Васильева перешла от слов к делу и опрокинула кадку с водой на ноги десятскому. Ее отвели на съезжий двор и привлекли к ответу. Подобные столкновения происходили нередко.

Кроме того, была также строго запрещена топка печей в домах и банях-«мыльницах» в летнее время: с весны все печи запечатывались объезжими головами, «чтоб отнюдь в лете огня не было в домех». Хозяйки боялись затопить в доме печь или зажечь свечу. Но на каменные строения богатых людей это распоряжение не распространялось, поскольку уже в XVII в. лучиной в богатых домах для освещения не пользовались, а жгли свечи и употребляли масляные фонари и закрытые светильники. Пищу в самом господском доме вообще не готовили, избегая гари и опасности пожара. Поэтому для готовки существовали выстроенные во дворах кухни (поварни), каменные и деревянные, чтобы огонь не угрожал господскому дому. Для людей же с меньшим достатком эти «огневые» правила часто создавали немалые затруднения, однако десятские все равно того, кто не соблюдал правила, наказывали. Объезжий голова со своими дозорщиками (бирючами) обходил участок, заглядывал во все дворы и дома и, обнаружив нарушение правила пользования огнем, подвергал виновных взысканиям вплоть до опечатания части жилья, где стояли печи. Нередки были жалобы: «В холодный подклет из собственной горницы выгнали», которые, однако, не помогали. На положенный срок горницы оставались опечатанными.

Чаще всего опечатывали бани во дворах, что вызвало развитие в столице так называемых торговых, или общественных, бань. Хотя известны случаи, когда опечатывались и общественные бани, а также мастерские, нарушавшие правила топки, хотя некоторые мастера никак не могли обойтись без огня, например кузнецы, гончары, хлебопеки. Выносить же всю работу во двор было делом весьма нелегким.

Также с целью «бережения от огня» власти боролись с захламленностью дворов и непрестанно производили их осмотры. Но требования властей не всегда выполнялись. Так, в центре Москвы, на территории Китай-города, много в связи с этим проблем московским властям доставлял дом Посольского подворья. «В нем поставлено много иноземцев, – написано в деле 1665 г. – Поварни топят и огни кладут беспрестанно, топят без людей (то есть без наблюдения), искры от огня бегут вверх, кровля сломана…» Далее указано, что в Посольском подворье в поварне «при немецких послех» уже не раз происходили пожары и китайгородскому съезжему двору приходилось посылать команды, чтобы заливать там огонь. Московские власти неоднократно обращались к иностранным послам с требованием соблюдать правила противопожарной безопасности – убрать дрова и сено, сложенные на территории подворья. Но ничто не помогало.

Сохранилось описание двора довольно зажиточного человека Михаила Плещеева. Датированные 1669 г. сведения об этом дворе рисуют такую картину. Двор завален дровами, лежащими «до верху палатных окон». Во дворе две избы и «мыльня» (баня). На крыше изб и «мыльни» навален луб. Дело в итоге кончилось пожаром.

В помощь сторожам и дозорщикам съезжей избы привлекались караульщики из населения. Неся в порядке общественной повинности дежурство по охране улиц, площадей и торговых рядов, они с наступлением темноты до утра стояли на крышах домов, обозревая отведенные им участки. Тушение пожаров возлагалось на специальную пожарную команду, содержавшуюся на средства города и государства. Пожарные (ярыжки) получали жалованье от посада до 1629 г., а с этого года содержание их взяло на себя государство, причем число их было увеличено со ста до двухсот человек. Инструменты для пожарной команды – трубы, топоры, бочки и щиты из луба – приобретались на средства казны. Для выезда на пожары ночью должны были дежурить сто извозчиков, по очереди, на Земском дворе, и туда же извозчики, в том же количестве, являлись днем в случае пожара.

О начавшемся пожаре возвещали набатом на колокольне местной церкви (на многих церковных колокольнях дежурили сторожа, ставившиеся, как гласил наказ, для того, «чтобы глядел во все стороны, где дым объявится и, приходя бы на съезжий двор, сказывал», то есть докладывал не просто о пожарах, а о каждой замеченной топке печи, о каждом разведении огня в летнее время), называвшимся «набатным всполохом». На этот звон откликались сторожа, дежурившие в набатных башнях кремлевской ограды: начинался набатный звон в башне той стороны ограды, которая была обращена к той части города, где вспыхнул пожар. Хотя правительство заботилось о снабжении пожарной команды трубами и бочками, пожар обыкновенно старались не столько тушить, сколько локализировать, ломая ближайшие к его месту дома. Так как на пожар обычно сбегались любопытные и праздно стояли в стороне, предписывалось всех зевак, которые «пожар учнут смотреть», заставлять тушить его, а неспособных гнать в шею.

Приходилось принимать меры и против воровства на пожарах, потому что воры нередко пользовались суматохой и паникой. Ворам, пойманным на пожаре, предлагалось более строгое против обычного наказание – вплоть до ссылки «на вечное житье». Однако соблазн был велик. Однажды в 1595 г. несколько человек под руководством неких Онипко Беспалого да Ондрейки Сухоты затеяли ограбить «великую казну бояр и купцов», хранившуюся в подклетах Покровского собора на Красной площади. Для этого они хотели зажечь Москву «с четырех сторон» и под покровом темной бурной ночи и пожара осуществить свой замысел. Но преступление было открыто и наказано со всей суровостью существовавшего в то время законодательства, поскольку