Как и сегодня, дети много играли – археологические раскопки дают множество игрушек (частями и целиком) из разных материалов, которые похожи на современные. Тут и маленькие деревянные мечи, копья, кинжалы, ножики, лодочки, игрушки на колесиках (лошадки), куклы, глиняные свистульки, посуда. Многие игрушки, судя по всему, сделаны профессиональными ремесленниками – это означает, что и в древности, как сегодня, родители должны были ребенку покупать игрушки.

Воспитанием детей, помимо родителей, занимались «кормилицы», «дядьки», ближайшие родственники, старшие дети воспитывали младших. В «Домострое» рекомендовались весьма суровые меры воспитания: не давай воли сыну с юности его; «если жезлом бьешь его, то не умрет, но здоровее будет, любя своего сына, учащай его раны и тогда впоследствии порадуешься на него, и он будет покоить старость твою».

Когда рождалась в семье дочь, то принято было каждый год откладывать в особый сундучок полотно, материю, сукна, одежду, украшения и предметы домашнего обихода, накапливая таким образом будущее приданое. Суровый метод обращения не смягчался и по отношению к дочерям, и родители придерживались правила, что необходимо держать девиц в уединении: «Девица в терему, что запретный плод в раю». До замужества мужчина должен был быть девушке неизвестен, и было не принято, чтобы юноша высказывал девушке свои чувства или просил лично ее согласия на брак.

Чем знатнее был род, к которому принадлежала девушка, тем в большей строгости она воспитывалась. При отдании дочери замуж ее никогда не спрашивали о желании, и она обычно не знала, за кого идет и не видела своего жениха до замужества, поскольку все переговоры с ее суженым и его родителями вели отец и мать невесты. Когда она выходила наконец замуж, то без согласия мужа не имела права ни с кем встречаться и разговаривать, а если это и позволялось, то предварительно мужем всегда давались наставления, о чем говорить, о чем молчать, что спросить, чего не слушать.

Системы образовательных учреждений на Руси и в России (как уже говорилось) не было до XVII в. (хотя школы как таковые существовали), и поэтому образование ребенок получал в семье и там же, в семье, приобщался к первым опытам труда. В любом случае обязательно учили грамоте детей священнослужителей (часто «профессия» священника становилась наследственной – не случайно и сегодня есть много фамилий, возникших от названий храмов, где когда-то служили священники, – Успенский, Воздвиженский, Рождественский, Никольский и т. д.), так как неграмотный человек не мог совершать богослужение.

Следует отметить, что в домонгольской Руси грамотность была всеобщей – об этом свидетельствуют не только находки знаменитых новгородских берестяных грамот мальчика Онфима с упражнениями, но и многочисленных «писал» (стилосов) – железных шил для письма по воску или бересте. Учили грамоте (как свидетельствует «Житие святого Климента Охридского») в три этапа – сначала наставник приучал ученика просто срисовывать буквы, затем объяснял их значение и учил буквы соединять, затем, взяв руку ученика в свою, водил ею, выписывая слова и прививая навыки беглого письма. В качестве образца брались тексты из Священного Писания или другой духовной литературы.

Общественного призвания у богатой средневековой женщины не было, и поэтому ей вменялось в обязанность держать на своих плечах дом. Она должна была вставать раньше всех, а ложиться позже всех, следить за слугами, кухней, заботиться о необходимых продуктах и т. д. Единственной формой «развлечения» становилось рукоделие (золотошвейное дело) – вышивка церковных воздухов, покровцов, покровов на раки святых: один большой покров на раку мог вышиваться несколько лет.

Все это, разумеется, не значит, что девушки и юноши, мужчины и женщины того времени знакомились или вступали в брак только по принуждению. В многочисленных источниках можно найти яркие, искренние признания в любви. Так, неизвестная новгородская девушка, жившая в XI – начале XII в., писала молодому человеку (грамота № 752): «[Я посылала (?)] к тебе трижды. Что за зло ты против меня имеешь, что в эту неделю (или: в это воскресенье) ты ко мне не приходил? А я к тебе относилась как к брату! Неужели я тебя задела тем, что посылала [к тебе]? А тебе, я вижу, не любо. Если бы тебе было любо, то ты бы вырвался из-под [людских] глаз и примчался … {После большого разрыва:} … теперь где-нибудь в другом месте. Отпиши же мне про … Буде даже я тебя по своему неразумию задела, если ты начнешь надо мною насмехаться, то судит [тебя] Бог и моя худость». В другой грамоте (№ 377) уже мужчина пишет женщине: «От Микиты к Малании. Пойди за меня – я тебя хочу, а ты меня; а на то свидетель Игнат Моисеев …» В грамоте № 521 (XIV в.) говорится «…так пусть разгорится сердце твое и тело твое и душа твоя [страстью] ко мне и к телу моему и к лицу моему». Сохранилось любовное письмо XVII в. – примечательно, что первые восемь строк письма это акростих, дающий имя «Митрофан».

Море мысленное всегда волнуется,

И от волн его корабли сокрушаются.

Темность облачна закрывает свет сердечный,

Разлучение же от тебе наносит мрак вечный.

Огненный столп пути к тебе не являет,

Фараону подобно яко в мори потопляет.

Аще не приидеши ко мне в приятности,

Не смогу стерпети великия печальности.

Приникшему в зерцало жизненое,

а возлюбившему житие трезвенное,

добродею моему имяреку радоватися

Имярек челом бьет.

Еще молю не лиши мене от желания моего

и соверши правду обещания своего.

Есть ли оного тружающегося твоим ходатайством,

есть ли будет и ты отпиши ко мне противо сего писания

своея десницы начертание.

То есть существовала и «некнижная», искренняя любовь, подобная той, которую знаю наши современники, только выражалась она иначе. Но так или иначе, именно это чистое, непорочное чувство, которое ни тогда, ни сейчас невозможно было описать словами, ложилось в основу семейной жизни.

Повседневное

(Повседневная жизнь города на примере Москвы)

ГОРОД В ДРЕВНЕЙ РУСИ и в Средневековье был точным срезом жизни общества, важнейшим признаком цивилизации. Однако от современного города у него было принципиальное отличие. Современный город стремится к развитию, он открыт окружающему пространству, в то время как средневековый город закрывается от внешнего мира стенами (и каждая городская усадьба стояла за глухим забором, который отгораживал ее от улицы), четко проводя грань между цивилизацией и