ханство. Этот план не удался в связи с восстаниями среди ногайцев. С 10 сентября по 4 октября 1783 года войска под командованием генерала Александра Суворова вели бои с восставшими ногайцами.
«Погибло множество ногайецв и членов их семей, а 7 тыс. кибиток бежали за Кубань к сородичам, находящимся под турецкой властью»[325]. Но эти восстания были обречены на поражения, в том числе в связи с отсутствием в местных степях стратегической глубины. Кочевое население Кубани и Приазовья было зажато между наступавшими русскими войсками и горами Кавказа.
В данном случае стоит обратить внимание, что завоевание причерноморских степей фактически происходило в логике «фронтира». Такое определение из приведённого выше текста из сборника «Азиатская Россия» в определённой степени может выражать суть противостояния на степных границах. Хотя термин «фронтир» исторически применялся для обозначения границы с индейцами на американском Диком Западе, он был введён Фредериком Тернером в XIX веке. Казалось бы, такая аналогия выглядит несколько искусственной.
Но для авторов из современного сборника «Азиатская Россия» было важно подчеркнуть исторический масштаб длительного противостояния России со степными кочевниками. И в этом смысле им показалась уместной аналогия с американским фронтиром, который фактически означал продвижение земледельческого населения на территории, ранее не используемые для земледельческого производства. Соответственно, основная миссия фронтира в США была связана с освобождением земель от населявших их индейцев с последующим их освоением в сельскохозяйственных нуждах американских фермеров. Собственно, вытеснение кочевников из Причерноморья в XVIII веке безотносительно их исторических отношений с Россией в предшествующие столетия, было похожим образом связано с потребностью в земле.
Однако была и существенная разница в политике освоения свободных земельных пространств. В США это было связано с распространением фермерства, то есть системы мелких собственников. В то время как в России XVIII и начала XIX веков освоение новых территорий было связано главным образом с политикой государства. Естественно, что Российская империя способствовала распространению в степях Причерноморья в первую очередь помещичьего землевладения и крепостного права. Хотя в США этот процесс продолжался до конца XIX века, вплоть до полного освоения того самого Дикого Запада, а рабство было отменено только в 1865 году, всё же в Европе ситуация отличалась от американской.
По сути единственным европейским фронтиром в конце XVIII века как раз и было степное Причерноморье. Заметим, что его завоевание Российской империей происходило ещё до Французской революции, в частности, Крымское ханство было присоединено в 1783 году, за шесть лет до падения Бастилии. Но к тому моменту, когда при Александре I в 1820-х годах начали продвигаться вглубь казахских степей, и Европа и Россия находились уже в другой ситуации, чем империя при Екатерине II.
Кроме того, для Российской империи освоение новых весьма значительных территорий в Причерноморье, в том числе превращение их в сельскохозяйственные земли заняло большой промежуток времени и потребовало значительных ресурсов. «За приобретение новых территорий и их удержание приходилось довольно дорого платить. В дебет имперских финансов значились огромные военные расходы, затраты на охрану границ и формирование системы управления»[326]. При этом не было оснований надеяться на быструю экономическую отдачу с осваиваемых территорий.
Естественно, что освоение причерноморских земель на юге было наиболее масштабным проектом России в конце XVIII и первой половине XIX веков. В этой ситуации у России не было возможностей и ресурсов для реализации масштабных проектов ещё и на восточном направлении. В первую очередь речь может идти о том, что авторы «Азиатской России» назвали распространением «безопасного ареала земледельческого населения» вглубь степных территорий. Кроме того, в начале XIX века России всё ещё оставалась страной с крепостным правом. В связи с этим крестьянское переселение по-прежнему могло носить только ограниченный характер.
О тех трудностях, с которыми сталкивалась колонизация новых территорий, можно составить впечатление по предложению правителя Екатеринославского наместничества «купить у харьковских и воронежских помещиков подданных черкас (малороссиян) и поселить их в Новороссии. Купить их можно было бы, по его словам, недорого (по 40 или 50 рублей), а поселение их на новых местах не стоило бы почти ничего, потому что они охотно обратились бы из подданных в казённых крестьян»[327]. Кроме того, заселять новые земли приглашали отставных солдат и матросов, старообрядцев, выходцев из Польши, беглых преступников. В Таганрог на поселение присылались арестанты из Московской, Казанской, Воронежской и Нижегородской губерний[328]. Всё это говорит об очевидном дефиците свободных людских ресурсов для переселения на новые земли. Государству приходилось прилагать для этого значительные усилия.
Здесь стоит обратить внимание на то, что, несмотря на значительную долю свободных переселенцев в причерноморских степях, на обещания освобождения приобретённых крепостных крестьян и даже на прощение беглых, тем не менее на новых землях преимущественно распространялось помещичье землевладение. Например, земли раздавались чиновникам, офицерам и иностранцам с тем, чтобы они заселили их вольными или крепостными людьми. «Таким образом, искусственно создавалось крупное землевладение в крае, который до сих пор не имел помещичьего и крепостного элемента»[329]. Характерно, что с 1774 по 1784 год Новороссийскою и Азовскою губернскими канцеляриями было роздано помещикам и под казённые селения 4 млн. 470 тыс. десятин земли[330]. Это произошло в основном ещё до присоединения Крымского ханства и начала Русско-турецкой войны 1787–1791 годов. После присоединения Крыма «Российское государство завладело землями татар, бежавших из Крыма после его присоединения. Все эти захваты не были узаконены, а массовый исход населения значительно увеличил земельные площади, доставшиеся русскому правительству»[331]. После войны 1787–1791 годов все причерноморские степи, включая район Очакова, вошли в состав Российской империи.
В принципе логично, что российские власти распространяли на новые территории принципы организации империи. «Раздача крупных земельных участков создала в новом крае сначала земледельческое дворянство, потом и крепостное состояние»[332]. Показательно другое, власти одновременно с земельной колонизацией активно поддерживали развитие торговых городов по побережью Чёрного моря, им предоставлялись многочисленные привилегии, среди их жителей было много иностранцев. Например, в Одессе был магистрат, в котором преобладали иностранцы. С 1796 по 1800 годы в магистрат были приняты 135 российских купцов и 181 купец из числа выходцев из заграницы[333]. Это была ещё одна попытка не только развития торговли в бассейне Чёрного моря, но и создания торговых городов, близких к соответствующей европейской модели.
В определённом смысле южные города — Одесса, Мариуполь, должны были стать для России своего рода аналогом прибалтийских городов — Риги, Ревеля, Выборга. Действительно, если модель взаимодействия централизованной бюрократической империи с самоуправляющимися европейскими городами сработала на севере, то почему она не
