Британский журналист Леонард Мосли весной 1945 г. писал в одном из своих репортажей:

Проезжая по Рейнской области в первые недели апреля, мы ясно видели чувства немцев. Война еще не закончилась, но все понимали, что она проиграна, и инстинктивно пытались спасти что-нибудь из руин. Здесь были нацистские чиновники, пресмыкавшиеся и заискивавшие в попытке заслужить наше расположение и спасти свои головы, свою свободу или свое рабочее место. Были богатые промышленники и дворяне-землевладельцы, у которых имелись друзья в Англии или Америке; они держались грубо и заносчиво, уверенные, что их друг Хайрам Тот или виконт Этот выручит их из беды. Местами попадались странные группы молодежи, подростки из гитлерюгенда или Союза немецких девушек, которые вели себя строптиво, потому что их души были ранены, их горячая вера и мечты, убеждения и идеалы уничтожены теми самыми людьми, которые столь соблазнительно звали их за собой; теперь они растеряны и обозлены, потому что у них не осталось ничего. Однако основная масса людей сбросила национал-социализм как старое пальто, без грусти и сожалений. Кто-то из них в большей, а кто-то в меньшей степени сознает свою часть общей вины в поддержании режима; они полны решимости забыть его и воссоздать вместе со своими победителями все разрушенное[7].

Худшие опасения немцев не подтвердились. Сравнительно немногочисленные эксцессы со стороны победителей были характерны для первых дней оккупации и быстро сошли на нет, в том числе благодаря достаточно жестким мерам со стороны командования союзных войск. В американской оккупационной зоне в 1945 г. по приговору военных судов расстреляли несколько десятков военнослужащих США, более сотни приговорили к длительным срокам заключения. В большинстве случаев первая встреча с победителями была вполне мирной и даже приятной. Сцена, повторяющаяся во многих воспоминаниях: по улице немецкого городка проходят первые американские танки, жители боязливо смотрят из окон домов; танки останавливаются на площади, к ним постепенно стекаются любопытные; американские солдаты высовываются из люков, не выказывая никакой враждебности и даже улыбаясь; стороны обмениваются мелкими сувенирами…

Немцы вздохнули спокойно — победители не начали масштабно и кроваво мстить. Первый страх прошел, стали появляться оптимистические настроения: война закончилась, теперь с каждым днем будет все лучше. «Может быть, вся эта война и ее последствия окажутся для нас не такими ужасными, как мы считали раньше», — писала молодая немка в своем дневнике в последних числах апреля[8]. Молодежь, впрочем, в целом была настроена оптимистичнее — начинать с нуля легче, когда вся жизнь еще перед тобой. «Старшие смотрели на вещи мрачнее», — вспоминал граф фон Кроков, которому в 1945 г. исполнилось семнадцать[9].

Май 1945 г. стал для германского общества весьма неоднозначным рубежом. Да, закончились бомбежки и боевые действия, вероятность погибнуть или получить увечья значительно снизилась, нацистский репрессивный аппарат прекратил свое существование, солдаты начали возвращаться домой. Однако чувство облегчения оказалось недолгим — на первый план вышли новые, куда более фундаментальные проблемы. Многие сложности только начинались и в течение следующих двух лет продолжали усугубляться.

К этим сложностям мы еще вернемся, а пока имеет смысл зафиксировать, как на моментальном фотоснимке, ситуацию первых дней и часов мирной жизни. Тот короткий эпизод, который известен как «час ноль» — новая точка отсчета после полного крушения — и овеян множеством мифов.

Образ «часа ноль» широко распространился еще в 1950-е. Метафора оказалась верной лишь в том смысле, что в мае 1945 г. были полностью уничтожены существовавшие государственные структуры Третьего рейха и строительство новых институтов происходило в большей или меньшей степени с чистого листа. После самоубийства Гитлера, взятия Берлина и безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил на севере страны, во Фленсбурге, еще две недели вело призрачное существование правительство гросс-адмирала Дёница, члены которого тешили себя иллюзиями, что победители не смогут без них обойтись. 23 мая последние нацистские министры были наконец арестованы. Если же говорить о немецком обществе, то словосочетание «час ноль» скорее запутывает, чем проясняет ситуацию: люди, в отличие от государственных структур и организаций, никуда не делись, они остались прежними.

Миф о «часе ноль» гласит, что потрясение от разгрома заставило подавляющее большинство жителей Германии отринуть прошлое и полностью изменить свое мировоззрение. Безусловно, для определенной части немцев военное поражение стало важным импульсом, позволившим им переосмыслить отношение к национал-социализму и радикально пересмотреть собственные взгляды. Многие, прежде всего среди молодежи, пережили полное разочарование в прежних идеалах и начали мучительно искать новые ориентиры. Это в особенности касалось тех, кто встретил конец войны, находясь в плену: монотонное существование создавало благоприятные условия для глубоких раздумий.

Но такое умонастроение было характерно далеко не для всех. Более того, оставалось немало людей, считавших, что ничего всерьез не поменяется. Американский офицер, беседовавший весной 1945 г. с ключевыми фигурами немецкой химической промышленности, вынес неутешительное впечатление:

Они верят, что мы наделаем ошибок и вынуждены будем вновь поручить им руководство. Пока что они станут выжидать и смотреть на то, как мы облажаемся… Многие, если не большинство, уверены, что американский капитал незамедлительно примется за восстановление, и заявляют о готовности поставить свой труд и умения на службу этому временному господину. Они не скрывают, что надеются в результате сделать Германию еще более великой и могущественной, чем она была в прошлом[10].

Однако в первые дни после крушения нового режима большинству немцев было не до философско-политических рассуждений. На повестке дня стояли куда более актуальные проблемы. С крушением Третьего рейха прекратили функционировать официальные структуры, отвечавшие за поддержание порядка и распределение снабжения. Это сразу же привело к тому, что возник правовой вакуум, и государственные учреждения во многих местах подверглись настоящему разграблению. Один из жителей Дортмунда писал в своем дневнике 13 апреля — в тот день, когда в город вошли американские войска: «Немцы и иностранцы соревнуются в воровстве, они все забирают, рвут, пачкают, с алчностью шакалов выхватывают друг у друга из рук, грабят винные магазины, а потом пьяные шатаются по городу. Взломали даже вагон с медикаментами — все разбито, валяется кругом, больным ничего не