Другие, напротив, сразу же спешили проинформировать победителей о затаившихся нацистах. Спектр мотивов такого поведения был очень широк: от искреннего благородного желания не дать преступнику уйти от наказания до сведения старых счетов. Масштабы оказались впечатляющими. В первый же день оккупации Аахена американцы получили 36 доносов от местных жителей. Британский офицер, занимавшийся сбором информации в Гамбурге, вспоминал: «Процесс разоблачения нацистов не прекращался. Свидетельств была масса, даже с избытком… Как только люди узнали, что я говорю на немецком, меня затопили информацией»[3]. Любопытно, что среди «добровольных» информаторов оказалось немало бывших нацистов, которые при помощи активного сотрудничества с победителями стремились уйти от наказания.

Справедливости ради нельзя не упомянуть, что в конфликт с режимом многие немцы вступили еще до того, как оказались надежно отделены от него линией фронта. В последние недели войны наблюдалась на первый взгляд парадоксальная картина: в то время как солдаты вермахта продолжали отчаянно сражаться, гражданские сплошь и рядом думали о том, чтобы боевые действия обошли их стороной. Большинство прекрасно понимало, что война проиграна, и совершенно не горело желанием гибнуть вместе с режимом. Приказы нацистской верхушки об отчаянном сопротивлении до последнего, о «выжженной земле» повсеместно игнорировались. Инициативные группы горожан вступали в переговоры с местными властями и офицерами вермахта, уговаривая их сдать населенный пункт без боя, самостоятельно разбирали противотанковые заграждения, вывешивали белые флаги…

Все это было довольно рискованно, учитывая, что в стране еще оставалось немало нацистских фанатиков. Известны случаи, когда немецкая артиллерия открывала огонь по домам, над которыми поднимался белый флаг. 27–28 апреля группа Сопротивления «Баварское свободное действие» попыталась организовать восстание; ей удалось даже на несколько часов захватить мюнхенскую радиостанцию и передать в эфир призыв к окончанию войны и аресту нацистских функционеров. Восстание было быстро подавлено, несколько десятков человек расстреляно. В эти же дни в баварском Ансбахе 19-летний студент Роберт Лимперт начал распространять листовки с призывами сдать город без боя. Затем он храбро отправился в городскую ратушу и смог убедить бургомистра отказаться от бессмысленного сопротивления. Горожане ликовали, узнав об этом. Однако комендант Ансбаха отменил уже отданные распоряжения, приказал схватить и повесить Лимперта. А буквально через несколько часов в город вошли американские войска.

Роберт Лимперт был убежденным противником нацизма, однако в большинстве подобных случаев речь шла не об идейной борьбе с режимом, а об элементарном нежелании погибать под руинами тысячелетнего рейха. Тем не менее поражение нацистов сразу же позволило поднять голову тем, кто все последние годы тайно ждал крушения гитлеровского государства. По всей Германии сразу же после отступления вермахта начали появляться антифашистские комитеты. Довольно пестрые по своему составу — коммунисты, социал-демократы, церковные деятели, консервативные противники нацизма, — они стремились как можно скорее поквитаться с гитлеровцами и приступить к строительству новой Германии. Переоценивать размах этого движения, однако, не стоит, и значительной роли в послевоенной судьбе страны антифашистские комитеты не сыграли. Одновременно в разных городах начали формироваться группы активистов, стремившиеся к созданию новых или воссозданию старых политических партий. Правда, на первых порах им пришлось ограничиться дискуссиями: любая политическая деятельность была запрещена победителями.

Такие люди представляли собой меньшинство. А что же остальные? Если верить воспоминаниям непосредственных участников событий, большинство немцев в мае 1945 г. испытывали главным образом облегчение от того, что война завершилась, и обиду на национал-социалистическое государство, не сумевшее выполнить собственных обещаний. Один из молодых солдат вермахта, попавший в плен в самом конце войны, вспоминал: все его сослуживцы были «рады и счастливы как минимум тому, что бедствие закончилось», но в то же время «безгранично разочарованы тем, что война проиграна, и все рухнуло у них внутри»[4].

Бременский сенатор Теодор Шпитта писал, что люди чувствуют себя преданными и обманутыми прежними властителями. Однако разочарование и обида сами по себе совершенно не подразумевали ни глубокого переосмысления собственного прошлого, ни кардинального изменения базовых политических взглядов, ни стремления к созданию демократического государства. Мало кто воспринимал поражение в войне как благо, освобождение, шанс начать новую жизнь. Многих немцев мучили неопределенность, страх за собственное будущее, боязнь мести со стороны победителей. Никто не знал, чего ждать от оккупационных держав, а нацистская пропаганда последних месяцев войны только раздувала страхи, обещая немцам в случае поражения неслыханные страдания и массовую гибель.

Девятнадцатилетняя жительница маленького вестфальского городка Люденшайд писала в последние недели войны в своем дневнике:

5 апреля. Я потеряла всякую веру в победу, все кончено. Поскольку я знаю английский, я уже строю разные планы на будущее…

14 апреля. Прошел первый день под властью военной администрации. Мы можем выходить на улицу с 7 до 18 часов. Издано множество распоряжений. Почти все национал-социалистические правила отменены. Нет почты, нет поездок, нет телефона. Все члены партии должны сообщить о себе. Я мрачно смотрю в будущее; жизнь практически закончена. Сначала меня угнетала мысль о том, что я должна за все это страдать. Теперь мне ужасающе безразлично…

19 апреля. Я вообще не замечала, что под властью национал-социалистов у нас было так мало свободы. Только сейчас это до меня дошло… Мы полностью в руках врага. Что с нами будет?[5]

По Германии активно распространялись слухи о жестоком обращении с мирным населением. Подобного рода эпизоды, действительно, происходили в зоне ответственности всех армий, вступивших на территорию Третьего рейха. Убийства и изнасилования совершали и американцы, и англичане, однако чаще к ним были склонны французские солдаты: им было за что мстить немцам, поскольку их страна испытала на себе всю жестокость германской оккупации и террора. Менее серьезным и более распространенным типом инцидентов был сбор трофеев: часов, охотничьих ружей, автомобилей. Один из характерных эпизодов произошел в крупном городе в британской зоне оккупации. После окончания войны группа немцев из «хорошего общества» пригласила английских офицеров на званый ужин. Гости вели себя с безупречной вежливостью, любезно общались с хозяевами, но при прощании попросили всех присутствующих снять и отдать им свои наручные часы.

Самой дурной репутацией пользовались солдаты из французских колоний. Безусловно, в этом играли свою роль расовые предрассудки, однако имелись и реальные основания. В секретном докладе, подготовленном для американской оккупационной администрации в июне 1945 г., перечислялось множество конкретных случаев мародерства: «В Мюнстере у Клаунинга за три приема украли все его десять кур. Он пошел жаловаться во французскую казарму. Там его побили,