Парадоксальным образом пренебрежительное отношение Сталина к этим предостережениям также было связано с терзающим его страхом того, что они могут оказаться правдой. Куда спокойнее было думать, что агенты в своих донесениях опираются на слухи и сплетни, а то и на сознательную ложь, распространяемую с целью спровоцировать войну между Германией и СССР, к которой Красная армия была совершенно не готова. Несмотря на то что в конце осени 1940 года начались приготовления к возможному конфликту, советское верховное командование до сих пор не получило ясных приказов о защите страны. В декабре нарком обороны маршал Тимошенко был настолько встревожен отсутствием руководящих указаний сверху, что пожаловался в ЦК партии. Руководитель Генерального штаба генерал Кирилл Мерецков, по-видимому, был не в курсе все новых и новых сведений, поступавших с территории Украины и Белоруссии, которые сообщали, что немцы размещают командные пункты, передислоцируют войска к советским рубежам, превращают гражданские здания в армейские казармы и устанавливают средства противовоздушной обороны в непосредственной близости от границы. Донесение, предупреждавшее о «плачевном состоянии» войск Красной армии на линии соприкосновения, было отправлено, но никаких мер по исправлению ситуации так и не последовало. В конце концов Сталин созвал своих полководцев на заседание, на котором, помимо обсуждения общей реорганизации вооруженных сил, он поручил им разработать «новые идеи ведения войны», не указав, для какой цели они требуются[258]. К концу 1940 года в военных кругах царили подавленность, неуверенность и неразбериха[259].
Все эти недостатки ярко проявились в январе 1941 года, когда Красная армия провела два военных учения, одно из которых моделировало немецкое нападение с севера, а другое – с юга. В ходе обоих учений на картах русские потерпели поражение. Это пошатнуло уверенность верховного командования и довело Сталина до приступа яростного раздражения. Вызвав участников на пленум Политбюро, он потребовал объяснений. Мерецков с заиканием читал полусвязный доклад, пока Сталин грубо не перебил его. «Проблема в том, что у нас нет подходящего начальника штаба», – сказал он и тут же снял ошеломленного Мерецкова с поста. Как если бы этого наказания было недостаточно, через несколько ночей Сталин встретил уволенного генерала в Большом театре и в присутствии Молотова, Тимошенко и других вновь унизил его, сказав: «Вы мужественны, способны, но при этом беспринципны и бесхребетны»[260].
К тому времени генерала Жукова, одного из немногих командиров, проявивших себя во время военных учений с лучшей стороны, вызвали в Кремль и сообщили, что с 1 февраля он заменит Мерецкова в должности начальника Генерального штаба. Его задачей было привести советские вооруженные силы к полной готовности для обороны. Жуков был выдающейся фигурой. Свои способности полководца он проявил в 1939 году во время необъявленной войны с японцами на дальневосточной границе СССР с Монголией, а во время прерванных военных учений в январе подтвердил свою репутацию, продемонстрировав ясное понимание стратегии, тактическую дерзость и безжалостность.
Задачи, стоявшие перед Жуковым весной 1941 года, были колоссальными. Нужно было разработать военную стратегию и оперативный план, чтобы отразить нападение немцев, которое могло состояться практически на любом отрезке 2900-километрового фронта от Балтийского до Черного моря, а затем перейти в наступление. Ресурсы, находившиеся в его распоряжении на бумаге, – 171 дивизия на линии фронта и еще 57 во втором эшелоне в резерве – представляли собой грозную, почти несокрушимую военную силу. Он располагал большим количеством разнообразной боевой техники. К весне 1941 года в Красной армии насчитывалось около 20 000 танков различных типов и классов – значительно больше, чем у немцев. Однако лишь менее половины от этого количества было размещено вдоль линии соприкосновения, и большинство танков были устаревшими, требующими ремонта или неподходящими для условий местности. Хотя новые модели (особенно КВ-1 и Т-34) окажутся намного более эффективными, чем немецкие танки, их было недостаточно, чтобы значительно повлиять на ход боевых действий. Экипажи новых танков были плохо подготовлены, а водители часто имели не более двух часов практики вождения до того, как их направляли на фронт. Механизированные корпуса, в каждом из которых было примерно по тысяче танков, располагались на большом расстоянии друг от друга в громоздких боевых порядках. До полной боеготовности им было далеко.
Советские Военно-воздушные силы имели почти в четыре раза больше истребителей и бомбардировщиков, чем люфтваффе, но эти самолеты были ненадежны и требовали ремонта. Из-за отсутствия радиостанций их штурманы не могли поддерживать связь с командованием на земле. Неопытность пилотов в сочетании с поставками новых самолетов, которые не прошли должных испытаний, приводила к многочисленным смертельным происшествиям – до нескольких в день.
Ситуация была настолько серьезной, что в апреле Тимошенко и Жуков обратились к Сталину, потребовав отставки тех, кто был ответственным за провалы. Через несколько недель командующего советскими Военно-воздушными силами Павла Рычагова вызвали в Кремль и потребовали объясниться перед звездной комиссией, состоявшей из старших армейских начальников и членов Политбюро. Раздраженный критикой в свой адрес и, очевидно, подогретый алкоголем, который развязал ему язык, Рычагов допустил роковую ошибку, начав возмущенно огрызаться в ответ. «Аварийность и будет высокая. Потому что вы нас заставляете летать на гробах». Бывший летчик-истребитель зашел слишком далеко. Сталин, до этого прохаживавшийся взад и вперед с трубкой во рту, остановился, развернулся и, подойдя к Рычагову, зловеще произнес: «Вам не стоило этого говорить»[261]. Отличавшийся мстительностью и никогда никого не прощавший, Сталин не шутил и на этот раз[262].
Главной задачей Жукова было руководство боевой подготовкой, оснащением и развертыванием армии, в основном состоявшей из новобранцев, которыми руководили офицеры с минимумом опыта, слабой мотивацией и недостаточно серьезным отношением к делу. Ситуация усложнялась зловещим присутствием партийных аппаратчиков на всех уровнях. Несмотря на некоторые реформы в конце 1930-х, политические комиссары все еще держали армию железной хваткой, действуя по указаниям ЦК и заменяя командиров на передовой. Они были отлично натасканы в методах идеологической обработки, но плохо разбирались в военном искусстве. Их распоряжения были не только безграмотными, но и чрезмерно придирчивыми, что деморализовало войска и попросту запугивало личный состав. Горькие воспоминания о чистках 1937–1940 годов еще не рассеялись. За это время почти 50 000 командиров Красной армии были устранены, и, хотя многих из них впоследствии восстановили, на место 90 % командующих военными округами пришли младшие по званию офицеры. Вместо того чтобы стремиться к руководству войсками и брать на себя ответственность, молодые офицеры боялись проявлять инициативу и предпочитали прятаться в тени.
Многие погружались в тяжелую депрессию, разрываясь между доктринерскими причудами комиссаров и необходимостью проявлять инициативу, интуицию и гибкость, которые требовались на поле боя, где каждый выбор мог стать вопросом жизни и смерти. Официальная статистика самоубийств показывала страшные цифры. В одном особенно впечатляющем случае идейный молодой коммунист, который, по официальным архивным данным, «месяцами жил в землянке», оставил такую предсмертную записку:
Я не могу жить так дальше… Я люблю свою страну и никогда не предал бы ее. Я верю в лучшее будущее, когда яркое солнце озарит весь мир. Но здесь есть враги, которые сидят и следят за каждым шагом честного командира. Я решил покончить жизнь самоубийством, хотя мне всего 21 год[263].
Вряд ли есть сомнения, что врагами, о которых он писал, были вездесущие комиссары.
У тех, кто решил продолжить службу, но не имел надлежащей подготовки и опыта, жизнь становилась все тяжелее. Как заметила Кэтрин Мерридейл в своем написанном живым языком исследовании «Война Ивана» (Ivan’s War), «рядовые бойцы быстро замечали некомпетентность командиров. Хотя культура чисток и доносов сильно подорвала престиж офицеров, их собственная некомпетентность была поистине фатальной»[264]. Неподчинение, вызванное отсутствием уважения, было повсеместным, а провал Зимней
