Гитлер убедил себя, что, если СССР удастся вывести из войны до 1942 года – то есть до того, как США, по его мнению, будут готовы к военному вмешательству на стороне его врагов, – Великобритания лишится своей «континентальной шпаги» (в виде альянса с Советским Союзом) и тогда США будут вынуждены хорошенько подумать, прежде чем приступить к войне в Европе, одновременно противостоя Японии. Если эти факторы и повлияли на определение сроков операции «Барбаросса», основные цели самой операции остались неизменными: обеспечение жизненного пространства для арийцев Третьего рейха и уничтожение «иудеобольшевизма». Стратегические приоритеты были подчинены безумным идеологемам, которыми он был одержим.
Это будет легкая победа, говорил он своим генералам.
Русские стоят ниже нас по своему развитию. В армии не хватает командиров… К весне мы достигнем ощутимо более высокого уровня наших командных кадров личного состава, материальной части, в то время как русская армия, несомненно, останется на том же низком уровне. Если русской армии нанести одно серьезное поражение, ее окончательный разгром неминуем… Нам необходимо использовать приемы наступления, позволяющие разрезать русскую армию и уничтожать ее в котлах… Планируемый срок начала – конец мая[250].
18 декабря он официально утвердил свое решение, издав директиву № 21:
Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии [sic]… Приказ о стратегическом развертывании вооруженных сил против Советской России я отдам в случае необходимости за восемь недель до намеченного срока начала операций.
Приготовления, требующие более продолжительного времени, если они еще не начались, следует начать уже сейчас и закончить к 15.05.41 г.
Решающее значение должно быть придано тому, чтобы наши намерения напасть не были распознаны.
В тексте директивы операция была названа именем императора Священной Римской империи XII века Фридриха I, германского короля-воина, также известного как Барбаросса. Овеянный героическим ореолом, Фридрих I Барбаросса прославился своей мудростью и воинской доблестью. Главной целью его долгого правления было восстановление былого величия империи времен Карла Великого – если потребуется, с применением силы[251].
Чтобы скрыть подготовку операции «Барбаросса» (в планах которой Финляндия и Румыния значились как «возможные союзники»), фюрер отдал распоряжение своим главнокомандующим привлекать к работе над операцией как можно меньше штабных офицеров. Еще одной мерой по обеспечению секретности было то, что все распоряжения составлялись так, как будто речь шла о «предупредительных мерах на случай, если Россия изменит свою нынешнюю позицию по отношению к нам»[252].
Слухи о готовящемся вторжении уже несколько дней ходили по столице. 5 декабря – в день встречи Гитлера с Гальдером и Браухичем – советский посол в Берлине Владимир Деканозов получил анонимное письмо с предупреждением, которое он воспринял достаточно серьезно, чтобы переслать его в Москву: «Товарищам Сталину и Молотову – сверхсрочно. Россия, будь начеку! Гитлер собирается в ближайшее время атаковать вас. Скоро будет слишком поздно»[253].
Чуть более трех недель спустя, уже после подписания директивы № 21, руководителю ГРУ Голикову представили донесение из Берлина, сообщавшее, что Гитлер активно готовится к вторжению в СССР. Источником был германский дипломат Рудольф фон Шелиа (завербованный НКВД во время своей службы в Варшаве, где ему присвоили псевдоним Ариец). По словам Арийца, которого к тому времени перевели на службу в департамент информации Министерства иностранных дел в Берлине, «высокопоставленные источники» сообщили ему, что «война будет объявлена в марте 1941 года»[254]. Голиков (опасавшийся разгневать Сталина сведениями, которые заставили бы преждевременно перевести СССР на военные рельсы) потребовал подробностей. Пять дней спустя Ариец ответил, назвав в качестве источника «друга в военных кругах» и подтвердив, что предупреждение «основано не на слухах, а на специальном, особо секретном приказе Гитлера, известном лишь немногим», – вероятно, речь шла о слегка искаженной версии директивы № 21, информация о которой просочилась к нему через «друга».
В конце февраля Ариец добавил дальнейшие подробности, с необыкновенной точностью сообщив, что вторжение начнут три группы армий, которыми будут командовать соответственно три фельдмаршала: Федор фон Бок, Герд фон Рундштедт и Вильгельм фон Лееб. Начало вторжения, по его словам, было «предварительно назначено на 20 мая». Он также сообщал: «В ходе подготовительных мероприятий в штабы разных уровней были назначены офицеры и унтер-офицеры, знающие русский язык. Кроме того, были сконструированы бронепоезда, приспособленные под широкую железнодорожную колею, как в России»[255].
Ариец был одним из десятков агентов, разбросанных по всему миру, которые предоставляли такие ранние – и постепенно становившиеся все более подробными и точными – предупреждения о планах Гитлера. Как у многих шпионов, работавших по разные стороны конфликта, мотивы Рудольфа Шелиа были сложными и не совсем бескорыстными. Он был известен своей страстью к роскошной жизни, которую не мог позволить себе вести на свое жалованье. По слухам, он был азартным игроком, а также содержал несколько любовниц. Но каковыми бы ни были финансовые мотивы, толкнувшие его на «измену», его неприязнь к нацизму не вызывает сомнений[256]. Москва была встревожена растущими сведениями о намерениях Гитлера, но вместо того, чтобы побудить Кремль к немедленной реакции, эта информация вызвала своего рода коллективную кататонию: соответствующие органы в служебном порядке фиксировали множество донесений из столиц контролируемой нацистами Европы, но не придавали им того значения, которого они заслуживали. Необработанные данные обычно передавались наверх. Многие оказывались на столе у Сталина, но их редко проверяли на достоверность и информативность. Донесения обычно редактировались, чтобы они соответствовали тому, что, как считалось, хотел услышать Сталин, или чтобы исключить выводы, которые могли бы ему не понравиться. Дежурные офицеры ГРУ слишком хорошо знали, насколько нежеланны бывают гонцы, приносящие дурные вести, и как легко вызвать ярость диктатора одним лишь предположением, что пакт Молотова – Риббентропа может оказаться под угрозой, поскольку на это указывают разведывательные данные. Живя в страхе перед его гневом, они считали более разумным смягчать беспокойство вспыльчивого диктатора полуправдами, а не привлекать его внимание к неопровержимым фактам. Молотов с обычной для него точностью так описал манеру Сталина:
Я считаю, что на разведчиков положиться нельзя. Надо их слушать, но надо их и проверять. Разведчики могут толкнуть на такую опасную позицию, что потом не разберешься… Поэтому без самой тщательной, постоянной проверки, перепроверки нельзя на разведчиков положиться. Люди такие наивные, обыватели, пускаются в воспоминания…[257]
Пренебрежительное отношение Сталина основывалось на его уверенности, что Советский Союз слишком важен для германской экономики, чтобы Гитлер пошел на риск официального разрыва. На тот момент СССР обеспечивал рейх фосфатами на 74 %, асбестом на 67 %, хромовой рудой на 65 %, марганцем на 55 %, импортируемым никелем на 40 % и нефтью на 34 % от его потребления. Непрерывно нарастая, поток жизненно важного сырья после заключения торгового соглашения 1940 года достиг уровня, при котором Германия почти на 70 % всех ввозимых товаров зависела от Советского Союза. В январе 1941 года, после нелегкого, но в конечном счете успешного раунда переговоров, Берлин и Москва подписали новое коммерческое соглашение еще на 650 млн рейхсмарок. По этому соглашению Германия попадала в еще бо́льшую зависимость от России – не только от российской нефти, но и от зерна, меди, никеля, платины, хрома и марганца. Каждый из этих
