Икона Сергия Радонежского. XVI в.

Сергий представляет собой полную противоположность. Он идет не к людям, не произносит ярких проповедей, а «в молчании уст» уходит от людей в лесную чащу и, даже когда к нему приходят первые последователи, просит их не оставаться с ним. Он, игумен монастыря, строит у своего же монаха крыльцо за решето плесневелого хлеба, носит рваный подрясник и так заурядно выглядит, что его не узнают пришедшие в обитель люди. Он отказывается от должности митрополита, а когда на его игуменство замахнулся его брат Стефан, преподобный в тот же вечер тихо покинул монастырь и пошел на реку Киржач, где на пустом месте начал все заново.

С точки зрения современного человека это не то что не герой, а самая заурядная посредственность. Однако смотреть надо на следствия. Сегодняшних «героев» забывают раньше, чем выгорят свечи у гроба. А преподобный стал образцом для своих современников гораздо раньше своей кончины, а для миллионов людей – тем самым живительным источником, образцом для подражания, когда благое молчание превращается в силу, когда слабость, смирение не отталкивают, а ведут за собой. И этим задал парадигму русского национального характера, когда все часто делается наоборот, от противного, через уверенность всех, что «сделать это невозможно».

Поэтому преподобный Сергий стал основателем именно русского национального монашества, а его Лавра – «русским Иерусалимом». Сергием лично и его учениками было основано до 60 монастырей, благодаря ему родилась уникальная «Русская Фиваида», где завершилась византийская и южная традиции и открылась новая эпоха подвижничества. Именно благодаря преподобному Сергию только монастырями и храмами – без единого выстрела – были освоены и присоединены к Русскому государству огромные пространства Русского Севера – случай беспрецедентный и уникальный в истории.

Процессы канонизации (причтения к лику святых) в Русской церкви были очень необычными и своеобразными, подчеркивающими парадоксальность такого феномена, как русская святость. Святитель Московский Филарет (Дроздов) выделял три критерия святости: 1) святость жизни; 2) нетление мощей; 3) чудеса. Историк Е. Голубинский добавлял к указанным выше еще два положения: 4) занесение в святцы; 5) позволение петь молебны. При этом чудеса, которые совершались от мощей, были достаточным основанием для канонизации того или иного праведника. К этому перечню можно добавить и написание иконы подвижника. Так, первая икона преподобного Кирилла Белозерского была написана святым Дионисием Глушицким еще при жизни Кирилла.

Как происходил процесс канонизации и существовала ли строго установленная процедура? Исторические свидетельства убедительно показывают, что такой процедуры не существовало. Как правило, местной или общецерковной канонизации предшествовало широкое народное почитание, сопровождаемое служением панихид. Иногда еще до совершения канонизации даже в церковный устав вносилась так называемая «панихидная память», то есть требование совершать панихиду в день преставления или именин подвижника благочестия. Б. Успенский писал, что применительно к Древней Руси «не приходится говорить о какой-либо установившейся процедуре канонизации, подобно той, какая имеет место в более позднее время: ее не было в этот период ни в Византии, ни, естественно, на Руси». Причисление к лику святых выражалось во внесении в святцы, но могло выражаться и в появлении жития, открытия мощей, строительстве церкви. Иными словами, никакого специального определенного ритуала, имеющего мистическую природу, в древней и средневековой Руси и России не существовало.

«Чин канонизации, – пишет игумен Андроник (Трубачев), – в истории Церкви был различен, но основу его составляют два богослужебных действия: последняя молитва об упокоении (парастас, панихида, лития) и первая молитва к святому (всенощное бдение, молебен, величание)». То есть условием для канонизации были чудеса и народное почитание, неразрывно связанное с ними. Сам процесс официальной канонизации выглядит следующим образом: признание святого тем или иным епископом, митрополитом, патриархом при поддержке собора, составление службы, внесение в святцы, написание иконы, богослужение (то есть литургическое утверждение нового святого).

Однако исторический опыт Руси и России показывает, что из этого процесса могут быть изъяты целые фрагменты. Что касается праведной, святой жизни, то, как уже говорилось, есть многие русские святые, о которых неизвестно почти ничего или подробности их жизни спорны с точки зрения праведности. Например, Параскева Пиринемская, пинежская святая, по некоторым данным, сестра праведного Артемия Веркольского, о котором тоже почти ничего не известно. Ничего или почти ничего не известно о святом Макарии Красногорском, о Гликерии Новгородской, о Федоре и Иоанне, епископах Суздальских, о Зосиме Ворбозомском. Что же касается негативных примеров, то мы знаем о Варлааме Керетском, священнике, который, заподозрив жену в неверности, убил ее, после чего, осознав непоправимость произошедшего, положив тело жены в карбас, вышел в море, «псалмы Давидовы пояше», и плавал с ее телом до тех пор, «дондеже оно тлению предастся». Но если этот пример можно считать частностью, то в русской агиографии есть целая категория святых, постоянно попиравших общепризнанные правила, а порой и мораль и нравственность. Это юродство, о котором говорилось выше, подвиг, по мысли Е.Е. Голубинского, «строго говоря, противуканонический».

Финал человеческой жизни, особенно когда речь идет о жизни «подвижника благочестия», значит исключительно много. Но опять же русский месяцеслов дает удивительные факты «несвятых» смертей святых людей. Так, Никодим Кожеезерский умер во время трапезы в гостях, съев отраву, приготовленную для хозяина дома его женой. Двенадцатилетний Артемий Веркольский был убит молнией в поле, где пахал вместе с отцом. Можно также вспомнить детей, братьев Иоанна и Иакова Менюшских, о которых мало что известно и которые погибли при весьма необычных обстоятельствах. Увидев, как отец резал барана для обеда, дети решили, что это игра, и «рече старейший Иоанн брату своему Иакову: «Брате Иакове, сотворим такожде, якож и отец наш сотвори». После чего убил брата, ударив палицей по голове. Испугавшись содеянного, он побежал в дом, спрятался в печь, полную дров, и когда родители, придя вечером, затопили печь, он сгорел. Мало того, известны примеры совсем парадоксальной кончины святого. Так, северный подвижник XVII в. Кирилл Вельский, не стерпев притеснений местного воеводы, принародно, на глазах воеводы, утопился в реке. То есть все это совсем не «смерть за Христа» и далеко не всегда «праведная кончина».

Но даже в случае «смерти за Христа» далеко не всегда все очевидно. Самый известный пример – первые русские святые мученики Борис и Глеб, канонизированные не позднее 1072 г. С их канонизацией, как известно, не соглашалась Константинопольская патриархия, аргументируя свое несогласие тем, что они мученики, но погибли не за веру. Актуальность этого вопроса сохранилась до нашего времени: Г.П. Федотов в книге «Святые Древней Руси» вынужден был объяснять, что Борис и Глеб пострадали не за Христа, но «вослед