только важный элемент государственного строительства, но и необходимое условие для налаживания денежного обращения в стране. В свою очередь, денежное обращение было важно не только для развития экономики в целом и торговли в частности, но и для функционирования системы налогообложения в интересах центральной ханской власти. В противном случае экономические отношения и сбор налогов основываются в основном на натуральном обмене, а это естественным образом ослабляет позиции центральной власти в процессе перераспределения средств в государстве.
Всё это автоматически усиливало позиции тех структурных единиц, из которых состоит государство. В нашем случае это монгольские улусы и «тысячи». Поэтому тот факт, что к чеканке собственных денег приступил только хан Кебек, после того как Чагатаиды остались единственной силой в среднеазиатском регионе, говорит о том, что они начали процессы государственного строительства значительно позже остальных чингизидов и в значительно более худших условиях. Последнее касалось не только факта значительного разорения в ходе длительных войн подконтрольных оседлых территорий Средней Азии, но и отношений с собственной армией.
Надо отметить, что длительные войны и отсутствие стабильного правления не могли не оказать серьёзного влияния на структуру организации улуса Чагатая. В его состав, как и в остальных монгольских государствах, входили улусы отдельных чингизидов. Последние, в свою очередь, состояли из отдельных «тысяч». Они были разбросаны по огромной территории от гор Алтая до границ Хорасана, занимая все пространства, пригодные для кочевого образа жизни. Но так как в улусе Чагатая на первом этапе его существования, скорее всего, не было единого центра сбора и перераспределения налогов, то большая часть потребностей «тысяч» монгольской армии удовлетворялась на местах за счёт прямой эксплуатации зависимого оседлого населения.
Соответственно влияние хана основывалось почти исключительно на монгольской политической традиции. У него в распоряжении не было эффективной бюрократической организации, которая контролировала бы денежные и товарные потоки в стране и обеспечивала дополнительные каналы воздействия на местные власти. В связи с этим неизбежно ослабевали связи не только между отдельными улусами и даже отдельными «тысячами», но и между всеми ними и ханской властью. Большинство из улусов и «тысяч» могли удовлетворять свои потребности самостоятельно. В первую очередь это касалось тех «тысяч», которые размещались внутри территории Средней Азии, на степных пространствах в непосредственной близости от её крупных оседлых центров.
Такие степные участки, где можно было вести кочевой образ жизни, находились практически везде — рядом с Самаркандом, недалеко от Бухары, в Вахшской долине и т.д. «Тысячи» монгольской армии, которые занимали эти участки, выполняли полицейские функции по отношению к оседлому населению. Они также занимались сбором налогов в пользу хана, по его требованию выставляли воинов в походы. Но соседство с оседлым населением и необходимость обеспечивать контроль над ними отличали их от тех аналогичных «тысяч» монгольской армии, которые базировались на открытых степных пространствах. В частности, на территории современного Казахстана, в Семиречье и в бассейне реки Иртыш. Последние в большей степени зависели от ханской власти, нежели те «тысячи», которые находились внутри оседлой территории Средней Азии. Это сыграло свою роль в дальнейших событиях.
Чагатаидские ханы, очевидно, вполне осознавали суть проблемы. Помимо налаживания денежного обращения в государстве они стремились также усилить свой непосредственный контроль над главной частью своих владений в Средней Азии. Данная территория могла обеспечивать государству наибольшие доходы. Хан Кебек был первым правителем улуса Чагатая, который перенёс свою ставку из Алмалыка, расположенного в долине реки Или, в Мавераннахр. Он «построил для себя дворец на расстоянии двух с половиной фарсахов от города Нахшеба, по нижнему течению Кашка-Дарьи. В смысле дворец монголами даже в Монголии употреблялось слово «карши». По этому названию город Нахшеб получил название Карши, сохранённое им до сих пор»[526]. Переселение хана Кебека во внутреннюю часть Средней Азии, поближе к основным оседлым владениям этого региона, скорее всего, было связано с его стремлением взять под контроль деятельность проживавших здесь «тысяч» своего войска. В первую очередь его должны были беспокоить вопросы сбора местных налогов.
В целом уровень централизации власти в чагатайском государстве в тот период времени был весьма невысок. Кебек приступил к государственному строительству в сложных условиях. Судя по всему, в начале XIV века уже были практически самостоятельны никудерейцы, формально входившие в улус Чагатая. Они находились на территории современного Афганистана, в основном в его западной горной части. В 1316 году враждебный Кебеку чагатайский царевич Ясавур, который опирался на никудерейцев, разорил Мавераннахр в Средней Азии и увёл людей в город Газни на юге Афганистана. Впоследствии Кебек вернул их в Балх, расположенный к северу от гор Гиндукуша[527]. В 1318–1319 годах тот же Ясавур вёл самостоятельную войну против монгольского государства в Иране, совершая нападения с территории Афганистана на провинции Хорасан и Мазандаран[528]. В 1319 году Ясавур был разбит войсками под командованием будущего хана чагатайского государства Ильчигидая.
Но главная проблема Чагатайского улуса заключалась в том, что уже при Кебеке стало очевидно, что произошёл рост самостоятельности отдельных «тысяч» монгольской армии. Постепенно они стали трансформироваться в отдельные племена. Характерный показатель связан с тем, что как раз в этот период времени в истории Средней Азии начинают снова фигурировать названия племён. Они всё чаще выступают как активные участники политического процесса, что фиксируется источниками. Процесс появления племён из-под руин прежней улусной системы являлся общей тенденцией для монгольских государств. Он был тесно связан с кризисом монгольской политической традиции. Поэтому появление названий племён в качестве самостоятельных участников политического процесса может служить косвенным показателем кризиса монгольской традиции. Быстрее всего это процесс происходил там, где у племён была возможность получить контроль над экономическими ресурсами зависимых от них оседлых территорий.
Этот процесс и вынудил Кебека провести реформу в государстве. «Вместо прежней удельной системы, при которой уделы назначались представителям ханского рода, по реформе Кебек-хана территория всей страны была поделена на мелкие административные и податные округа — Тюмени (собственно «десять тысяч») во главе с кочевой тюрко-монгольской знатью»[529]. Фактически вместо прежних улусов чингизидов власть на местах перешла к армейским «тысячам», которые стали идентифицировать себя как качественно новые племенные образования. Ликвидация лишнего управленческого звена в виде чингизидов, возглавлявших отдельные улусы, должна была усилить центральную государственную власть, но, с другой стороны, вела к её неуклонному ослаблению. Реформа Кебека просто зафиксировала накопленные за предшествующие годы в монгольской системе управления изменения. Возросшая самостоятельность «тысяч» постепенно трансформировалась в самостоятельность племён. Причём в большей степени она была обусловлена способностью той или иной «тысячи» обеспечивать свои потребности, и в первую очередь в ремесленной и земледельческой продукции.
