– Не забудьте, утром мы должны возвращаться к шале, – заговорила Фел, явно намекая, что хочет поспать. – И должны сделать это первыми.

Я посмотрел на неё. Её кудрявые волосы были взлохмачены ещё больше, а с шеи свисали наушники, из которых тихо доносилась музыка. Интересно, обижена ли она на меня всё ещё? Хотя, кажется, ей давно насрать на Эйса Муди. Не замечал, чтобы она пребывала в депрессии. К тому же, умудряется шутить рядом со мной. Жаль только, что теперь эта девчонка не будет писать обо мне громкие полные восхищения статьи в своей газете, когда мы вернёмся в Бозмен. Она хорошо поддерживала мою репутацию в универе.

– Иди спать, – произнёс я. – Мы справимся сами.

Фел переглянулась с Милой.

– Вас точно можно оставить одних?

– Да, – кивнул я. – Иди. Пока лось и за тобой не нагрянул.

Она цокнула на мою шутку, развернулась и прошла к своей подстилке. Воткнула наушники в уши и легла, укрывшись курткой.

– Так значит, Эйс? – усмехнулся я, обращаясь к Милане.

Она резко повернула ко мне голову, её бирюзовые большие глаза были округлены и казались от этого ещё больше.

– Ты впервые назвала меня по имени, Лягушка, – продолжил я, улыбаясь. – Впервые с того времени, как мы отдалились.

– Это… – Она заикнулась, потом вдруг расширила глаза ещё сильнее и прикрыла лицо руками. – Ты ведь слышал только… это, верно?

Я потянулся к её рукам и убрал их, чтобы видеть каждый сантиметр её лица. В особенности губы, которые она поджала в тонкую линию. С недавних пор это стало моим хобби – разглядывать эту девушку в деталях.

– Я тоже по тебе скучаю, – сказал я наконец.

И она обомлела.

Милана начала качать головой, отрицая то, что я выдал. А я ругал себя за излишнюю откровенность. Этим её не оттолкнуть. Мне не нужно было говорить ей такие вещи. Разумом я это осознавал, но в последнее время мною управляла душа, сердце… да всё, что угодно, но только не мозг.

– Ты неправильно всё понял, – заговорила Милана после долгой паузы и молчаливого отрицания. – Я…

– Да, просто неправильно понял, – согласился я, потому что это было единственным выходом из сложившейся ситуации. – Всё в порядке. Мы всё равно не можем.

Мне даже не пришлось заканчивать мысль: она всё поняла. Наверное, даже была солидарна со мной. Я сделал ей больно, преследуя только благие намерения, хотя она не имела об этом никакого понятия. Извращённая логика, диктуемая болезнью: чтобы она осталась в безопасности, в стороне. Подальше от меня. И сегодня она убедилась в том, каким уродцем я становлюсь, если не возьму с собой просто этих долбаных таблеток. С таким жить никому не захочется.

А любить тем более.

Эта мысль пронзила меня острой иглой. Любить – значит дарить тепло, свет, радость. А что я могу ей дать, кроме этой бесконечной борьбы с самим собой, этих взлётов и падений, этого вечного страха потерять контроль? Любить – значит быть рядом, поддерживать, быть опорой. А я – бомба замедленного действия, которая может взорваться в любой момент.

Я опустил глаза, не в силах выдержать её взгляда. Мне было стыдно. Стыдно за свою слабость, за свою болезнь, за то, что я не могу быть нормальным.

Тишина в пещере стала густой и тяжёлой, наполненной невысказанными словами. Я сжимал кружку с остывшим чаем, боясь пошевелиться.

Пока Милана не подала голос снова:

– Это – причина, по которой ты так поступил со мной в тот день?

Эти слова прозвучали как гром, а ощущение принесли точно такое же, как если бы кто-то огрел меня тяжёлой лопатой. Неожиданное болезненное чувство, выбивающее из колеи, когда ты думаешь, что весь контроль под тобой.

Она такая умная. Я всегда любил её ум. С самого начала и до сегодняшних дней.

Я сглотнул. Как объяснить ей, что вся та жестокость с моей стороны была лишь защитной реакцией? А потом и попыткой оттолкнуть её, спасти от себя самого?

– Да, – выдавил я наконец.

Милана села передо мной. Медленно опустилась на каменную поверхность.

– Я ненавидела тебя после того поступка, думая, что ты самовлюблённый kazlina, который просто хотел потешить своё самолюбие за мой счёт. И вместе с тем я не понимала, почему ты решил обойтись со мной именно таким образом, когда можно было поступить иначе.

По моему телу пробежала дрожь, едва я вспомнил тот день. Самый ужасный в моей жизни.

Но я молчал. Не хватало смелости для того, чтобы заговорить.

– Ты ведь знаешь, что я никогда не была таким открытым человеком, чтобы кидаться своими переживаниями направо и налево, – продолжила Мила. – И когда я… решилась признаться, это далось мне очень тяжело. Я так долго собиралась с духом… А твой поступок просто разорвал меня на части. Именно тогда, когда я этого не ожидала. Когда была наиболее уязвима.

Вспомнился школьный коридор. Она. Много подростков вокруг. И я. Ублюдок, который на глазах у всех высмеял её признание в любви. Я был чертовски напуган самой мыслью о том, чтобы подпустить её к себе настолько близко.

Потому что, как заметил Кенни, она напоминала Илая. И эта трагедия в купе с моей биполяркой… Это была ядерная смесь, которая овладела моим долбаным языком. Моим сердцем.

Мне стало дурно от этих воспоминаний, и я не смог больше этого выносить.

Потянувшись к Милане, я взял её за руки. Холодные, дрожащие. И наконец осмелился найти взгляд бирюзовых глаз. В них плескалась боль, как будто она прокрутила в голове тот день заново, со всеми подробностями.

– Мы были лучшими друзьями, – сказала Милана, не обращая внимание на моё действие. – По крайней мере, я всегда считала тебя другом. С того самого дня, как я появилась в школе, и ты помогал мне освоиться… И что я могла поделать, если влюбилась в тебя? Я не была в этом виновата. Так бывает. Даже такие чёрствые люди как я могут влюбляться, представь себе… И если ты действительно повёл себя так, чтобы просто оттолкнуть меня, из-за своей болезни…

Её слова были как удары ножом. Каждый удар – точно в цель. На костре потрескивали поленья, отбрасывая блики на её лицо, и в моменте мне показалось, что её глаза заблестели от собравшейся в них влаги. Я покачал головой, глядя на маленькие руки, которые держал в ладонях. Мягкие и приятные.

– Ты понятия не имеешь, что значит человек с биполярным расстройством, – хрипло отозвался я. – Не до конца