– Таблетки, – пробормотал он, продолжая лихорадочно рыться в рюкзаке. – Я не могу их найти… Мила! Я не могу найти чёртовы таблетки!

Фелисити зашевелилась от шума, а потом открыла глаза и привстала.

У меня внутри всё похолодело от признания Эйса. Я вскочила с места, не зная, куда себя деть и как себя вести. Меня сковал липкий страх.

– Что случилось? – охрипшим ото сна голосом поинтересовалась Фелисити.

– Эй, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и уверенно, хотя внутри всё дрожало, – постарайся успокоиться. Ты проверил карманы?

Эйс резко обернулся, глаза его лихорадочно блестели. В них читалась паника, граничащая с отчаянием. Он нервно провёл рукой по волосам, взъерошив их ещё больше.

– Да, – почти крикнул он. – Я… должен был их взять… Я всегда их беру…

Он опустился на колени, продолжая перебирать вещи, разбросанные по земле. Его руки дрожали.

– Что будет, если ты их не примешь? – спросила я осторожно, подходя ближе.

Эйс поднял на меня взгляд, полный непонятной мне тоски, и прошептал:

– Ничего хорошего.

Он снова обхватил голову руками, сгорбившись.

И тут я вспомнила о рации, о которой говорил Ларс. При возникших проблемах нас обязали сообщить об этом. Ситуация, которая разворачивалась прямо сейчас, наверняка была из чрезвычайных.

– Где рация? – Я подошла к Эйсу.

Мне хотелось прикоснуться к его плечу, но я одёрнула себя.

– Зачем она тебе? – спросил он.

– Сказать Ларсу, что тебе нужны таблетки. Пусть… ну, не знаю, кто-нибудь принесёт их и…

– Нет! Никто не должен знать.

Фелисити встала с подстилки и что-то произнесла. Но я не слышала её, в моей голове был шум, который затмевал все звуки, кроме голоса Эйса и моего собственного.

– Ты серьёзно?! – возмущённо воскликнула я. – Это же твоя бол…

Он вдруг зажал мне рот рукой, придержав второй рукой за затылок.

– Ничего не говори, – произнёс Эйс. – Молчи.

И в этот момент я увидела, как его губы растянулись в улыбке.

Улыбка эта была неправильной, искривлённой, какой-то… пугающей. Его глаза, секунду назад полные отчаяния, теперь горели неестественным блеском. Он резко отпустил меня и начал напевать какой-то бессмысленный мотив.

– Эй, – окликнула я его, чувствуя, как ледяная волна страха окатывает меня с головы до ног. – Что ты делаешь?

Он остановился и посмотрел на меня, прищурившись.

– А что, я плохо выгляжу? – спросил он, голос его звучал непривычно высоко и быстро. – Наоборот, я прекрасно себя чувствую! Просто прекрасно!

Он засмеялся. Этот смех был резким, пронзительным, совсем не похожим на его обычный смех.

Фелисити подошла ко мне.

– Что здесь происходит?! – вскрикнула она. – Кто-нибудь мне объяснит?!

Её глаза были расширены от непонимания ситуации.

Помня о том, что Эйс не хотел, чтобы кто-то знал о его болезни, я решила соврать:

– В очередной раз издевается надо мной, разве не понятно?

Для убедительности я закатила глаза, как будто меня раздражало происходящее.

Фелисити сразу мне поверила. Она переглянулась со мной, потом посмотрела на Эйса и цокнула языком.

– Вы издеваетесь?! Я так сладко спала! Могли бы оставить свои разборки на потом!

Я посмотрела на разбросанные вещи, на смеющегося Эйса, и поняла, что ситуация вышла из-под контроля. И абсолютно не представляла, что делать.

Фелисити вернулась к своей подстилке, засунула наушники в уши, а я, воспользовавшись тем, что она начала поправлять «подушку», что-то недовольно бубня себе под нос, схватила Эйса за руку и потащила к выходу. Благо, он не успел ещё снять куртку.

Когда мы вышли на свежий воздух, Эйс продолжал улыбаться, как маньяк.

– Пожалуйста, успокойся, – попросила я тихо.

Это было глупо. И я это понимала. Но не нашла ничего лучше.

– Я спокоен! А почему мне не быть спокойным? Я счастлив проживать эту жизнь, она прекрасна. Просто посмотри на эти красивые виды! Как можно не быть счастливым в этом мире?

Он обвёл рукой пейзаж. И пока он всем этим любовался, я смотрела на него. На его профиль, на его волосы, глаза, нос, губы, и внезапно моё сердце начало обливаться кровью.

Мне стало невыносимо жаль его. Этот неестественный блеск в глазах, взвинченная, слишком быстрая речь, беспричинная эйфория – всё это кричало о том, что с ним что-то не так. Он не был счастлив, он был болен. И это осознание, острое и болезненное, пронзило меня насквозь.

Он продолжал говорить, перескакивая с одной темы на другую, а я молча слушала, кивая и изредка вставляя короткие реплики, боясь спровоцировать его на более резкую реакцию. Внутри меня боролись страх и сочувствие. Я не знала, как помочь ему.

Но я хотя бы не дам Фелисити узнать о его секрете. Хотя бы так.

А потом что-то неудержимое подтолкнуло меня к нему. Как будто невидимая сила тянула меня за невидимые нити, и я не могла, да и не хотела сопротивляться. Внутри всё сжалось от беспомощности, и единственное, чего я желала в этот момент – хоть как-то облегчить его невидимые страдания.

Я сделала шаг, потом ещё один и, наконец, обняла его. Крепко-крепко, всем телом. Мне казалось, что я обнимаю не того Эйса, которого знала последние три года, а раненого, испуганного зверя, загнанного в угол, хотя он и улыбался и казался счастливым. В голове промелькнула мысль, что этот человек, стоящий сейчас передо мной, не настоящий Эйс Муди. А значит, я могла говорить любые слова, не боясь быть осуждённой или отвергнутой. Он ничего не запомнит, он меня не слышит и не видит.

– Эйс, – прошептала я, уткнувшись лицом в его куртку, и слова сами собой сорвались с губ, – как же сильно я тебя ненавижу… и как же скучаю по тебе.

24. Всё только запуталось

Эйс

Её слова врезались в меня.

Мир вокруг завертелся калейдоскопом красок и звуков. Её голос, такой тихий, вдруг стал оглушительно громким, резонируя в каждой клеточке моего тела. Внутри всё кипело, бурлило, словно готовое взорваться. Мысли, как стая испуганных птиц, хаотично метались в голове.

Внезапно меня охватил очередной приступ эйфории. Конечно, она скучает! Она моя! Мы связаны невидимой нитью, предназначены друг другу судьбой! Я рассмеялся, громко, безудержно. Обнял её в ответ, прижал к себе так сильно, что, кажется, чуть не сломал. Я знал! Я всегда знал! А мир в это время сиял, искрился, переливался всеми цветами радуги. Я был на вершине мира, всемогущ и непобедим.

Но эйфория быстро сменилась раздражением.

Почему она молчит? Почему не