— Сэр, я должен настоять, чтобы вы надели пиджак…, — сказал метрдотель, обращаясь ко мне так, как обращаются к злобному псу, который с пеной у рта рвется на цепи. Но знаете, что, я не животное, даже если Бернадетт заставляет меня чувствовать себя таковым. Блять, мне нужно быть внутри нее. Вот, что мне нужно было делать: пойти домой и похоронить себя в ее тепле. Это меня успокоит. Она — единственный человек, способная на это.

Эх, но я — разумный монстр.

Я взял пиджак и надел его. В конце концов, здешние работник, по сути, рабы для богатеев. Им платят гроши, которые даже не покрывают их гребанные счета, чтобы они без устали прислуживали этим людям. Неужто мы много просим — просто дать людям прожиточный минимум? Как, блядь, это дерьмо может быть спорным и политически поляризованным?

Я сел за стол, взял бутылку вина за горлышко — надеюсь, оно дорогое — и выпил остаток за раз. Внешне я выглядел спокойным. Знаю, что выглядел. Изнутри я, кипел от злости. В моей голове снова и снова повторялась одна и та же мантра: сдерживай свой темперамент, Вик; владей им как оружием.

Офелия лишь смотрела на меня, ее тело было напряжено, словно она боялась, наконец я мог сделать это — убить ее прямо здесь и сейчас.

Но еще я — осторожный монстр.

Быть отправленным в тюрьму означало: никакой Бернадетт. Не защищать ее. Не трахать ее. Не обнимать ее в своих руках и не смахивать ее слезы поцелуями. Она была всем для меня. Всем. И я бы сделал что угодно ради нее…даже это.

Я не стану объяснять, что «это» значило, но оно засело в моей голове, как Каллум, скрючившись в тени. Каллум. Где Каллум? Где Хаэль? Аарон? Оскар? Я не мог ни с кем связаться.

По крайней мере, Бернадетт в безопасности.

Пока что.

Однако нам предстоит разобраться с крайне запутанной ситуацией, не правда ли?

— Джеймс мертв? — спросила Тринити, ее голос был тихим, но фарфоровое выражение лица выражало вежливую незаинтересованность.

— Он мертв, — еще раз подтвердил я, сидя в этом ужасном ресторане с каменными стенами и низким потолком, живой музыкой в углу, бутылками вина, стоимостью в тысячи долларов, на каждом столе. Вот, почему это место называлось «Бордо», потому что они подавали эксклюзивные бутылки вина, стоимостью больше двадцати тысяч долларов. — Самоубийство.

Ложь. Но я не могу позволить Тринити или — через все социальные сети, которые у них есть — Максвеллу узнать, что моя жена стала причиной финального удара. Если на чью долю и падет возмездие за это, то это буду я.

Быть лидером иногда чертовски тяжело.

Я стучал пальцами по столу. Я сейчас так возбужден, что хочется просто убить обеих женщин прямо здесь и сейчас. Но это не решит наших проблем с «Бандой грандиозных убийств». Или с полицией. Разумный монстр, осторожный монстр, ловкий монстр. Не создавай беспорядок, который не сможешь убрать, Виктор Ченнинг.

— Прошу меня извинить, — сказала Тринити, так внезапно встав, что сотрудник, спешащий помочь ей со стулом, не успел.

Маленькими, аккуратными шагами она направилась в уборную, оставляя меня наедине с Офелией Марс.

Я посмотрел на нее.

— Это все меняет. Ты это знаешь, не так ли?

Она сделала глоток своего вина, ее глаза были устремлены вперед, на всех любопытных, сплетничающих олухов, заполнивших ресторан. В эбеновом шелковом платье и волосами, закрученными в шиньон, моя мать была самим образом элегантности. Я выглядел, прямо как она, но гипер-мускулинным вместо гипер-женственности. Если бы у меня была дочь, готов поспорить, она была бы клоном Офелии. Наши ДНК сильны в этой части семьи.

— Дай мне поговорить с Максвеллом. Это все огромная ошибка.

— Я не могу изменить то, что его сын мертв, — сказал я, зная, что больше не будет разговоров о мире между «Бандой грандиозных убийств» и Хавок.

Они пойдут на нас со всеми имеющимися у них средствами.

Не думаю, что мы бы разобрались с этим.

В любом случае не лицом к лицу.

Нам лучше всего удается красться в тени.

— Дай мне поговорить с ним, — настаивала Офелию, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня.

Даже сейчас я видел, как крутились шестеренки в ее голове, пока она размышляла. По тому, как она смотрела на меня, я понял, что она представляла, что я тоже замышляю что-то против нее. Конечно, она так думала, потому что сама всегда строит планы. Люди, строящие планы так, как она, всегда подозревают всех в схожих действиях.

По крайней мере, в этом случае она права.

Я покачал головой, из моего горла вырвался сардонический смех.

— Поговоришь с ним, о чем? — спросил я, наклоняя голову набок, пока изучал ее, как волк, который не мог до конца понять, почему его добыча все еще бежит, если совершенно очевидно, что она в скором времени окажется лежащей на боку, истекающей горячей кровью на снегу.

— Просто дай мне время, Виктор, — огрызнулась она в ответ, ее пальцы слегка сжались на бокале.

Ах, вот оно, эта ее идеальная фарфоровая маска треснула прямо посередине. Все так же плохо для нее, как и для меня, и она это знала. Если я умру, все мое наследство уйдет на благотворительность, как завещала бабушка Руби.

А разве это не будет позором?

— Я подготовлю своих людей, — сказал я, зная, что какую бы информацию я ей сейчас не дал, она будет донесена прямиком Максвеллу Баррассо. — Мы будем ждать официальных извинений от Максвелла, но лишь до понедельника. У тебя неделя, Офелия, — я замолчал и наклонился вперед, смотря прямо ей в глаза. — Одна неделя.

Я встал, забирая с собой белый пиджак.

Ресторан может записать его в счет столика Тринити.

Видит Бог, Офелия не могла себе этого позволит.