Желание любимой женщины — закон, поэтому, подавив тяжёлый вздох, я послушно топаю в заданном ею направлении.

На нашу удачу берег выглядит пустынным, и только шелест волн нарушает тишину спящего острова. В такое время полуночные обитатели уже расползлись по своим комфортным норкам, а ранние птахи ещё не проснулись.

— Какая красота! — восторженно шепчет Сашка. — Да?

— Му-гу, — я согласно киваю, оглаживая взглядом её грудь. — Аленький, выходи за меня замуж.

— Не-а… Хорошо здесь, правда? И теплынь такая… а на материке в это время зуб на зуб не попадает. Почему так, Вадь?

Я делаю короткий вдох, готовясь блеснуть познаниями, подслушанными у Стефании, но в этот момент от воды доносится хрипловатый женский смех, громко свидетельствуя о том, что мы не одни.

— Твою ж мать! — цежу разочарованно.

— В самое яблочко! — хихикает Сашка. — Это как раз моя мать.

Ну, вообще отлично — только тёщи нам здесь и не хватает!

И в ответ моим мыслям, как издёвка, снова звучит её хрипловатый смех. Подходя ближе к воде, я замечаю низкий одинокий шезлонг на песке, а вглядевшись в чёрный океан, наконец, обнаруживаю источник звука.

— А я не понял, она здесь что — одна веселится?

— Это вряд ли… наша маман хоть и с приветом, но не до такой степени. Смотри-ка, — Сашка указывает на две пары шлепанцев и одежду на шезлонге. — Ну что, подождём?

Она бесцеремонно сбрасывает шмотки на песок и растягивается на чужом лежаке. Я же, как баран, таращусь на её длинные ноги, обнажённые по самые вкусные места, а со стороны океана прилетает гневное:

— Слышь, подруга, а ну, бегом свалила отсюда на хрен! Я это кресло для твоей жопы, что ль, припёрла?

Тихо посмеиваясь, Сашка закидывает ногу на ногу, ещё больше заводя хозяйку шезлонга. Похоже, мы здесь надолго, и я, как верный пёс, усаживаюсь рядом на песок, а из воды, шумно поднимая брызги, к нам уже мчится грядущая беда Сицилии.

— Слышь, коза, ты что, в уши долбишься? А ну, пошла отсюда! — горланит она на весь пляж.

Я тоже начинаю ржать, но вдруг с досадой отмечаю, что моя тёща мчится в одних трусах. Хорошо ещё, хотя и удивительно, что она не полностью голая. Кстати, Геныч недавно очень точно подметил: «Тёща, как кабриолет — кузов знатный, крыши нет». Ух, берегись, Сицилия!

— Да вы что, совсем уже охрене… ли⁈. — негодует она, но в паре метров от нас вдруг осекается. — Шурка, это ты, что ль?

— Прикрой свои прелести, русалочка, — Сашка бросает ей полотенце, и тёща, быстро обмотав им свои выпуклости и радостно взвизгнув, бросается обнимать дочь.

— А-а-а, Шури-ик, да откуда ты взялась-то? Слушай, а я тебя не узнала, представляешь? Выглядишь — супер! Ты чё, похудела? А Степашечка где? — И, не слушая Сашкиных ответов, треплет меня по волосам. — Вадюшка, это ты, что ль? Да ты ж мой золотой!

— Я, Анастасия Михална… здравствуйте.

— Так, Вадик, мы, кажется, договаривались, что для тебя я — просто Настя, — она грозит мне пальцем и, оглянувшись назад, выкрикивает что-то на очень корявом сицилийском, а затем поясняет уже нам: — Это я Настика успокоила, что тут все свои и чтоб не бздел. А вы чего бродите посреди ночи?

— По тебе соскучились, мамуль, — без тени сарказма отвечает Сашка, и умилённая тёща снова лезет к ней целоваться.

— Ути, мой сладкий рыжичек!

— А ты молодец, мам, времени даром не теряешь — смотрю, язык учишь. Значит, всё-таки не передумала покорять Сицилию?

— Ну а куда ещё деваться, Шур?

— Это да… кроме как замуж, тут и податься некуда.

— Вот именно! — подхватывает тёща, не замечая сарказма. — И вам, кстати, тоже не мешает об этом задуматься.

А вот тут я полностью согласен и, подскочив с места, хватаюсь за хлипкую соломинку:

— Да я только об этом и думаю, Анастасия Михал… э-э… — поймав её взгляд, я быстро исправляюсь: — Я всё помню — «просто Настя». А всё дело в том, что я хоть сейчас готов жениться, но Ваша дочь не даёт мне шанса.

— Да ты что⁈ — тёща хищно улыбается и подбоченивается, расстреливая меня недобро оценивающим взглядом. — Значит, Шурка, поганка такая, не даёт тебе шанса? А медаль тебе, блядь, не дать? За то, что ты своим реактивным хером всю Санта-Барбару избороздил! Чего зенки вытаращил? Вас, Рябининых, мудаков горбатых, только могила исправит! А я свою дочь для порядочного мужа растила! И для счастья — так-то вот!

У меня аж дар речи пропал. Слышал бы сейчас отец, что он тоже мудак горбатый.

— Мам, ты не приболела? — хохотнув, интересуется Сашка.

— Нет, Шурик, я наоборот — выздоровела! Прикинула тут хер к носу да и вспомнила, какой ты у меня раньше была. Мы же этому кобелю блудливому невинный бутончик доверили! Думали, оценит… а он что?

— Что? — уже в голос хохочет Сашка.

Я между тем помалкиваю и с нетерпением жду, когда мне на помощь вынырнет сицилиец.

— А он из тебя змею подколодную сотворил! — яростно выдаёт тёща. — Что называется, ни себе ни людям! А теперь опомнился, ослоёб, шанс ему подавайте! А нате-ка! — она вскидывает руку и суёт мне под нос дулю.

Я отшатываюсь и, давя в себе праведный гнев, скромно напоминаю:

— Так Вы же, Настенька, сами только что призывали нас пожениться.

— А я, может, вас по отдельности имела в виду, — ехидно парирует она. — Потому как не заслужил ты моей доченьки!

— Ну, спасибо, тёть Насть, — я криво улыбаюсь и отвешиваю поклон.

А что ещё остаётся делать? Хер меня принёс на этот пляж.

— Какая я тебе тётя, щенок⁈ Это вон, старую Транду Германовну будешь тётей величать! Её там, кстати, крокодилы ещё не сожрали?

— Хватит, мам! — прерывает Сашка. — Вадик уже обо всём сто раз подумал и раскаялся.

— Как сказал бы мой любимый зять Геночка — свежо питание, да серется с трудом.

Эх, жаль, Геныч не слышит, что он любимый, зато Сашка хрюкает и закашливается от смеха.

— НО!.. — продолжает тёща и многозначительно вскидывает вверх указательный палец. — Как говорил мой бывший муж, да отвалится его дряхлый смычок, не ошибается лишь тот, кто ни хрена не делает.

— Мам, да ты просто кладезь мудрости, — продолжает веселиться Сашка.

— А то! — подхватывает тёща. — И, справедливости ради стоит напомнить, что я в твоего Вадика всегда верила и до сих пор, дура такая, продолжаю верить. Ой, да что уж там, я и сама не без греха… — она