— Я скоро, — шепчет моя девочка и целует меня в губы.

Всего лишь лёгкое касание, а меня колбасит, как на первом свидании. Удивительная штука — я забыл имена и лица многих женщин, побывавших в моей постели, но отчётливо помню даже самые невинные первые прикосновения моей Аленькой. И никогда не забуду наш первый поцелуй, разбудивший во мне вулкан.

Я бы и рад забыть всех остальных, но самый ранний опыт трудно стереть из памяти — первый взрослый поцелуй в летнем лагере и первый секс там же, но двумя годами позднее. Был, правда ещё один памятный случай — это поцелуй с Айкой. Тогда мы и не подозревали о наших кровных узах, но, к счастью, нам обоим не зашло — не иначе как родственные гены сопротивлялись.

— Ну шо, серьёзные пацаны налево, девочки — направо? — рычит на ухо Геныч, падая на сиденье рядом со мной. — Жора, давай к нам, братуха, пошепчемся о своём, о взрослом. Э, шеф, ну мы едем или как?

— Да погоди, — я киваю за окно, — Инесса ещё не докурила.

— Пиздец, она уже третью сосёт, — возмущается Геныч. — Инесса Германовна, выбросьте эту гадость, я очень беспокоюсь о Вашем здравии. Курение убивает!

— Да! — это волнуется Жора.

— Лишь бы не вызывало недельный понос, — отзывается Германовна, забираясь в салон. — В моём возрасте, дети мои, уже всё убивает… так какой смысл отказывать себе в удовольствии?

— Ну-у… как вариант, продлить красоту и молодость, — бормочет Геныч.

— От всего, что мне нравится, Геночка, я молодею и добрею. А без мундштука я, что яхта без мачты, а это уже верный признак приближающегося пиздеца.

Оглянувшись на водителя, Инесса даёт ему команду трогаться и пробирается к девчонкам.

— Ну что, мои нежные куколки, полчаса — и мы в комфорте!

— Чумовая ба… женщина! — восхищенно басит Геныч и понижает тон до минимума: — Крепись, Георгиос, она будет жить вечно!

— Да!

Геныч по случаю счастливого возвращения сегодня в ударе — рот вообще не закрывается, пока мы пробираемся по дремучим трущобам в свой райский отель.

— Пацаны, такое ощущение, что мы ещё в заповеднике, — сложив ладони биноклем, он таращится в непроглядную темноту. — Персик мой, а здесь точно нет леопардов?

— Нет, только козы и собаки, — хихикает Стешка.

— А-а, хорошо.

— Геныч, — шепчу я, — надеюсь мы сегодня не обязаны нанести визит тёще?

— Не-э, у неё там с Марио туса какая-то намечалась…

— С каким Марио? У неё же вроде этот… Анастасио.

— Да похер! Короче, ей Стефания ещё с континента звонила и сказала, что мы ночью вернёмся, но реакции — ноль. Похоже, тёща эту инфу отфильтровала и нас не ждёт.

— Ну и отлично, — выдыхаю облегчённо.

— Му-гу… Слышь, Вадюх, а ты Александрию где будешь это… спать укладывать?

— Сам об этом думаю…

— Да? Ну, если что, мы для вас можем второй этаж освободить, там у нас никаких соседей…

— А сами куда?

— Да решим по ходу…

— Не, Геныч, спасибо, но мне желательно вообще без соседей — ни сверху, ни снизу.

И тут Жора яростно бьёт себя в грудь.

— И мы-ы!..

— Во, слыхал? — подхватывает Геныч. — И они тоже свалят.

— Спасибо, брат, — я хлопаю Жору по плечу, — но от твоей женщины я не посмею принять такую жертву. Да не парьтесь, пацаны, на месте порешаем.

— Эх, что они с нами делают, да? — довольно сокрушается Геныч и оглядывается на наших девчонок.

— Да-а, — с блаженной улыбкой вторит Жора.

— Всем горячо любимым гулюшкам посвящается, — грохочет Геныч на весь салон и запевает рычащим басом:

— Ты у меня одна,

Словно в ночи луна,

Словно в степи сосна,

Словно в году весна.

И я подхватываю с бесшабашным азартом:

— Hету другой такой

Ни за какой рекой,

Ни за туманами,

Дальними странами.

— Ми-ы-ы, — подтягивается Жора.

— В инее провода,

В сумерках города, — включаются девчонки…

А когда нас приветствуют огни отеля, мы завершаем все вместе:

— Можешь отдать долги,

Можешь любить других,

Можешь совсем уйти,

Только свети, свети!

* * *

Накопившаяся за последние дни усталость обрушивается на нас, едва мы ступаем на безопасную и по-праздничному яркую территорию. И к всеобщей радости впереди у нас ещё целая неделя новогодних каникул!

Какая, к чёрту, усталость, когда воздух пропитан запахом океана и возбуждения!

— Я сейчас упаду и усну, — сонно бормочет Сашка, вызывая во мне тихую панику.

Чего-о, какое усну⁈.

— А я сверху, — басит Геныч. — В смысле, этажом выше.

— Так, никто сейчас спать не будет, — едва не рыча, я встряхиваю вялую Сашку, обняв её за талию, и бросаю на Геныча многозначительный взгляд.

— Что? — он округляет глаза. — Я так и сказал — пойду наверх, приму бодрящий душ…

— А я есть хочу, — вздыхает Стефания.

— Ангел мой, а у меня есть солёные сухарики, — Геныч шуршит упаковкой. — Хочешь?

— Нет, они очень вредные.

— Ты у меня тоже очень вредная, но я же тебя хочу, — он подхватывает Стешку на руки. — Сейчас скоренько смоем с себя пыль дорог и организуем групповой гастрономический оргазм… да?

— Да! — радостно поддерживает Жора, а Геныч семафорит мне, чтоб я следовал за ними.

— Тогда я сперва схожу и выпотрошу ресторан, — с голодным энтузиазмом объявляет Инесса и тихо шепчет мне на ухо: — Вадюш, можешь у нас принять душ, пока я разберусь с ужином.

Я благодарно улыбаюсь и киваю, а про себя удивляюсь — она тоже в курсе, что я почти бездомный? Похоже, об этом не знает только моя Сашка. Надо бы, кстати, по-быстрому проинспектировать мой сарайчик.

А спустя час наша отмытая и откормленная компания отваливается от стола и зевает в шесть ртов. Я — не исключение, но постель для меня сейчас меньше всего ассоциируется со сном.

— Нет, определённо — нельзя так жрать по ночам, — вздыхает Инесса и, закусив мундштук, прикуривает.

— К маме не пойдём? — сонно мяукает Стешка с явной надеждой на возражения, и Геныч её не подводит:

— Вот уж нет, съедим вашу маму на завтрак. А сейчас марш в койку!

А вот это — то, что доктор прописал! Я оглядываюсь на мою притихшую рыжулю, и пока общее сонное настроение не сморило её окончательно, беру за руку и тяну прочь из-за стола.

— Хочешь показать мне своё бунгало? — она картинно ломается, но всё же следует за мной.

— Хочу. Правда, должен предупредить, что тебя ждёт сюрприз.

— Ты забыл, что я терпеть не могу сюрпризы? — Сашка морщит нос и дёргает меня