И Ариана рискнула. Вместо того чтобы слепо структурировать предоставленные им сырые данные, она провела собственный, глубокий мини-анализ. Она потратила часы, изучая биографии ключевых инвесторов, их инвестиционные портфели, публичные высказывания в СМИ и соцсетях. Она выискивала их болевые точки, их тайные желания, их неозвученные амбиции. И нашла то, что Вольский, в своем замкнутом мире цифр и стратегий, упускал из виду, — человеческий фактор и эмоциональные крючки.

Она работала до поздней ночи, приглушив свет в своей квартире, переделывая структуру, вырезая лишнее, добавляя не очевидные, но мощные акценты. Она создавала нарратив — не просто роста, а уникального шанса, скрытого в сырых цифрах, истории, где "Вольск Групп" была не просто успешной компанией, а единственным логичным выбором для тех, кто смотрит в будущее. Это была игра ва-банк, ставкой в которой была ее карьера. Если он воспримет это как непростительное самоуправство, как вызов его авторитету — ей конец. Но если оценит по достоинству...

На следующее утро, за два часа до запланированного обсуждения презентации, она отправила ему файл. В кратком, выверенном сопроводительном письме она не оправдывалась, а четко изложила логику изменений: "С целью усиления эмоционального воздействия на целевую аудиторию и расстановки стратегических акцентов на ключевых конкурентных преимуществах холдинга, выявленных в ходе анализа открытых данных".

Ответа не было. Час. Два. Ариана сидела за своим столом, пытаясь заниматься рутинными делами, но каждая мысль была о том файле. Каждый звук входящего сообщения заставлял ее вздрагивать, а тишина была еще хуже. Может, он даже не открывал его? Счел наглостью и отправил в корзину? Или открыл, пролистал и сейчас копит ярость, чтобы разнести ее в пух и прах?

Ровно в 11:00, как по приговору, ее внутренний телефон издал резкий, бездушный гудок. Сердце на мгновение замерло, а затем ушло в пятки, оставив в груди ледяную пустоту. Тон в трубке был ровным, абсолютно нечитаемым.

— Орлова. Ко мне.

Она вошла, внутренне сжавшись в комок, готовая ко всему — к крику, к унизительным обвинениям, к немедленному увольнению.

Кабинет был залит потоками ослепительного утреннего солнца, превращавшего панораму города в сияющую абстракцию. Вольский сидел за своим монолитным столом, и на огромном экране его ноутбука была открыта ее презентация. Он не смотрел на нее, его взгляд был прикован к слайдам, его пальцы медленно листали страницы.

— Объясните, — наконец произнес он, все так же не отрывая взгляда от монитора. Голос был низким, без эмоций. — Слайд пятый. Почему вы вынесли на первый план не текущую капитализацию, а сырой, непроверенный потенциал роста развивающихся рынков?

Ариана сделала глубокий, почти судорожный вдох, заставляя свой голос звучать ровно и уверенно, заглушая внутреннюю дрожь.

— Потому что господин Риверс, который будет ключевой фигурой на встрече, последние три года последовательно и агрессивно переориентирует свой портфель именно на растущие рынки. Его фонд "Гринвич Кэпитал" сменил стратегию, о чем он сам заявлял в интервью "Файнэншл Таймс" два месяца назад. Текущие цифры нашей капитализации он и так знает. Его интересует не то, что мы есть сегодня, а то, что мы можем предложить ему завтра. Именно это я и подчеркнула в презентиции.

Вольский медленно, очень медленно перевел взгляд на нее. Его лицо было идеальной, непроницаемой маской, высеченной из гранита. Ни тени одобрения, ни искры гнева.

— Слайд двенадцатый, — продолжил он. — Сравнительный анализ с основными конкурентами. Вы добавили сводную диаграмму, исходных данных для которой я вам не предоставлял.

— Это данные из открытых годовых отчетов "Альфа-Холдинг" и "Сигма-Групп" за последний квартал, — парировала Ариана, чувствуя, как наращивает обороты. — Я свела ключевые метрики воедино и визуализировала их. Наглядно видно, где мы безоговорочно выигрываем в операционной эффективности, а где сознательно проигрываем в агрессивности маркетинговых затрат. Этот слайд заранее снимает его возможный вопрос о наших возможных слабых местах, превращая их в осознанную стратегию экономии.

Он снова уставился в экран. В кабинете воцарилась тишина, такая тяжелая и давящая, что Ариане казалось, будто она слышит собственное сердце, бьющееся где-то в основании горла. Секунды растягивались в вечность. Она уже мысленно собирала вещи в своей стеклянной клетке.

Внезапно он резким, точным движением захлопнул крышку ноутбука. Звук прозвучал как выстрел.

— Самоуверенно, — произнес он, и первое слово повисло в воздухе, как обвинительный приговор. — Безрассудно рискованно. И граничит с непрофессионализмом — брать на себя ответственность за стратегические решения, не имея на то полномочий.

Ариана опустила глаза, внутренне сжимаясь, готовясь к финальному, сокрушительному удару, который вышвырнет ее отсюда навсегда.

— Но… расчетливо, — его голос внезапно изменился. В нем появились низкие, вибрирующие нотки. Ариана на секунду подумала, что таким тоном хвалят собаку за успешно выполненную команду. — И в данном конкретном случае — оправданно. Я не люблю, — он сделал паузу, подчеркивая каждое слово, — когда подчиненные выходят за рамки своих прямых обязанностей.

Марк поднялся из-за стола, его высокая, подтянутая фигура заслонила на мгновение окно, и он подошел к самому стеклу, глядя на раскинувшийся внизу город, как владелец смотрит на свои владения.

— Но я терпеть не могу еще больше, — продолжил Марк, глядя вдаль, — когда не видят очевидного, что лежит прямо перед носом. Что ж, вы увидели. На этот раз.

Он повернулся к ней. В его глазах не было и тени одобрения или тепла, но из них наконец-то исчезла та леденящая, уничижительная презрительность, что была там всегда.

— Презентация будет в этой редакции, — объявил он, и это прозвучало как высшая мера признания. — Впредь все стратегические изменения и инициативы подобного рода согласовывать со мной заранее. Понятно?

— Совершенно понятно, — кивнула Ариана, едва веря собственным ушам, ощущая, как камень сваливается с души, сменяясь странной, пьянящей эйфорией.

— Хорошо. Свободны.

Она вышла из кабинета, чувствуя, как дрожь в коленях постепенно сменяется непривычным, почти головокружительным чувством победы. Это была не похвала. Это было нечто гораздо более весомое и значимое — признание. Пусть условное, пусть с оговорками и выговором за самоуправство. Но она не просто угадала его тайные желания — она доказала не свою покорность, а свой ум. Свою ценность.

И странное, теплое чувство разливалось по всему телу, смешиваясь с эйфорией. Это был не просто профессиональный триумф. Это