С трудом передвигая ноги, я стараюсь не показать свою слабость. Мой взгляд прикован к ярко-синему бунгало и подсолнухам, которые окружают крыльцо. Эти картины послужили источником вдохновения для моей работы на конкурс Валери Мур.

Здесь я впервые научилась смеяться, здесь я бегала, хихикая, с обоими родителями, и здесь я впервые научилась свободно мечтать. Но теперь это место научило меня плакать навзрыд. Это место научило меня терпеть, мечтать только втайне, никогда не смеяться и не находить ничего, что могло бы вызвать хоть какие-то радостные эмоции.

Я пробираюсь по дорожке так тихо, как только могу. С тех пор как я потеряла маму, а мой отец стал тираном, я живу на грани.

Я поднимаюсь по коротким ступенькам, считая их, пока не достигаю крыльца. Всего пять ступенек. У меня есть всего пять секунд, чтобы перевести дух, прежде чем я войду в то, что меня ждёт.

Мой желудок сжимается, а сердце бешено колотится, когда я поднимаюсь на крыльцо. Оно скрипит под моим давлением, возвещая о моём прибытии. Одной рукой я сжимаю фотоаппарат, а другую достаю из рюкзака, чтобы взяться за дверную ручку.

Я слышу, как моё сердцебиение достигает оглушительного крещендо, чувствую, как волосы на затылке встают дыбом, и ощущаю каждый сустав, словно кости стучат друг о друга.

Я нервно вдыхаю воздух и киваю, напоминая себе, что могу избежать этого, если буду следовать за своими мечтами. Я знаю, что моя мама всегда присмотрит за мной.

Я поворачиваю дверную ручку и вхожу в ярко освещённую гостиную. Звук футбольного матча, транслируемого по телевизору, приглушен. Моего отца нет на грязном бело-сером диване, где он обычно смотрит телевизор.

Сглатывая ком в горле, я отвожу взгляд от кресел, расставленных вокруг деревянного стола в центре, но котором стоят пластиковые цветы в белой корзине. Мои глаза встречаются с сердитыми глазами, которые смотрят на меня, словно кинжалы.

— Привет, пап, — мой голос настолько тих, насколько я себя чувствую. Его высокий рост теперь приближается ко мне, словно он хочет раздавить меня своими ботинками.

— Какая часть тебе не понятна из «возвращайся домой, сразу после занятий…» — гремит его голос, заставляя меня и стены дрожать.

— Прости, пап. Я работала над школьным проектом, и мне захотелось... — Я не могу оторвать взгляд от его ботинок и шва на брюках его полицейской формы. — Прости. — Я закрываю глаза, понимая, что меня всё равно накажут, поэтому лучше мысленно подготовиться к этому моменту.

— Проект? — Усмехается он, и я глупо киваю. — Разве похоже, что меня волнуют твои дурацкие проекты?

Я качаю головой:

— Я думала, что смогу...

— Ты, что делала? Думала? — Он наклоняется ближе, его лицо приближается к моему, и я отступаю на шаг назад, а затем от него. — Неужели твои проекты важнее, чем твой отец?

— Нет! Конечно, нет! Я-я... — заикаюсь я. Возможно, мне удастся пройти через это и не пострадать.

— Я вернулся домой после долгого рабочего дня, а мой ужин ещё не был готов, — небрежно бросает он. — Я работаю весь день, каждый день, чтобы оплатить всё, что тебе нужно. А ты не можешь выполнить одну простую работу? Вот как ты отплачиваешь мне за мой тяжёлый труд? Неблагодарная девчонка!

Я покачиваю головой, разглядывая узкую нишу у стены с семейными портретами, которые когда-то служили для того, чтобы создавать иллюзию того, чего уже нет.

— Позволь мне продемонстрировать тебе, что я думаю о твоих школьных проектах, Зои, — говорит он и уходит, направляясь в мою комнату.

Мне нравится окружать себя тканями, материалами для рисования и шитья. Они вселяют в меня надежду и заставляют просыпаться каждое утро с новым ощущением радости.

Он с силой распахивает мою дверь, и я не возражаю, позволяя ему выместить свою ярость на чём угодно, лишь бы не на мне.

Он заходит в мою комнату, и я следую за ним. Я молча стою позади, пока он в гневе мечется по комнате, ругается и разбрасывает ткани в разные стороны. Кипя от ярости, он поворачивается к моей табуретке и швейной машинке, и я пытаюсь встать у него на пути. Машинка не так уж много стоит. Но, как и всё остальное в моей жизни, она напоминает мне о том, что когда-то я была счастлива. Напоминает о том, что было время, когда я могла кричать во всё горло, что у меня самый лучший папа в мире. Это было тогда, когда мама была ещё жива.

Он с силой бросает швейную машинку на пол, и её детали разлетаются в разные стороны. Я тоже падаю, когда он хватает меня за свитер и отбрасывает в сторону. Я выставляю руки вперёд, чтобы защитить камеру, не задумываясь о том, что могу вывихнуть запястья.

— Школьный проект, — усмехается он, не закончив фразу. — Ты ничему не учишься. — Он подходит к моему столу, как гончая в поисках новой добычи. — Что это? — Он берёт флаер о конкурсе Валери Мур и быстро просматривает его, стараясь как можно быстрее понять информацию, указанную на флаере.

Я встаю на ноги.

— Это конкурс...

— Я умею читать, Зои. Что это здесь делает? — Рявкает он. — В твоей комнате, в моём доме! — Его голос становится всё более агрессивным.

— Я хотела... — я всхлипываю. — Папа, пожалуйста, это важно для меня.

— Так вот почему ты вернулась домой так поздно? — Прорычал он, и его голос был настолько громким, что мне казалось, будто его горло вот-вот лопнет.

Я старалась не смотреть ему в глаза. Они сейчас были очень страшными, лишёнными всякой человечности.

— Я сейчас приготовлю ужин, — начала я, двигаясь к двери. — Я приготовлю ужин, — мои губы задрожали, а слова звучали неуверенно.

— Неблагодарная соплячка, — разнеслось с такой силой, что в моей голове всё перевернулось, и я почувствовала, как в ушах зазвенело. К счастью, мои наушники упали раньше. — У тебя есть только одна работа, — он говорил что-то с намёком на угрозу, но я всё ещё не могла прийти в себя после удара.

Именно в тот момент, когда его рука сорвала камеру с моей шеи, щелчком расстегнув ремешок, и я почувствовала боль, мой мозг начал работать нормально.

— Папа, нет, — я потянулась за камерой, но он, не останавливаясь, швырнул её в стену позади себя, и осколки с грохотом упали на пол.

— Сосредоточься на важных вещах, Зои, — зарычал он, резко обрывая