Взглянула на часы: десять пятьдесят восемь. Павел должен был появиться с минуты на минуту. Я закрыла глаза и в последний раз мысленно прогнала весь план предстоящей беседы.

Ровно в одиннадцать дверь открылась, и вошел Павел. Он был один. В руках он держал тонкую папку с документами, видимо, медицинские справки матери. Его лицо выглядело осунувшимся, под глазами залегли темные круги. Человек на пределе.

Увидев меня, мужчина застыл на пороге.

Секунда растянулась в вечность. Его лицо в один миг прошло все стадии: недоумение, узнавание, панический ужас. Кровь отхлынула от его щек, оставив мертвенную бледность. Папка выскользнула из онемевших пальцев и упала на пол, раскрывшись веером белых листов. Он развернулся, чтобы бежать.

– Павел, не уходите. Пожалуйста, – мой голос прозвучал на удивление ровно и спокойно. Я сама не ожидала от себя такого самообладания. – Я здесь не для того, чтобы вам угрожать. Я здесь, потому что нам обоим нужна помощь.

Он замер, вцепившись в дверную ручку. Его спина была напряжена, как струна.

– Я… я не понимаю… Мне сказали, будет специалист из фонда… – пролепетал он, не оборачиваясь.

– Я и есть специалист. Только не по лекарствам. По ситуациям, когда хороших людей заставляют делать плохие вещи, – сказала я мягко. – Я просто хочу поговорить с вами. Не как обвиняемая с соучастником. А как один человек, которого использовали, с другим. Присядьте. Пять минут. Ради вашей мамы.

Последняя фраза сработала. Он медленно обернулся. В его глазах был страх, но и отчаяние. И еще что-то другое, возможно, облегчение. Облегчение человека, который слишком долго нес груз непосильной ответственности. Он прошел к столу, по пути собрав разбросанные листы. Движения были нервными, суетливыми. Сел на самый краешек стула, готовый в любую секунду сорваться с места. Папку прижал к груди, словно щит.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – его голос дрожал. – Я ничего не делал. Я просто бухгалтер.

– Паша, – я сознательно использовала уменьшительное имя, стараясь создать атмосферу доверия, – я не следователь. Я не буду задавать вам вопросы о вашей работе. Я хочу поговорить об Антонине Игоревне.

Услышав имя матери, он вздрогнул, словно от удара.

– Я знаю про ее болезнь. Знаю про БАС. И знаю про экспериментальный препарат, который вы ищете. Знаю, сколько он стоит.

Его оборона рухнула. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, полными слез, которые он отчаянно пытался сдержать.

– Откуда? – выдохнул он.

– Это уже неважно. Важно то, что Марк тоже это знает. Он ведь предложил вам решение, не так ли? Деньги на лекарства. Много денег. А взамен всего лишь несколько «незначительных» услуг. Провести пару платежей через подставную фирму. Поставить подпись на акте, который вы не проверяли. Так ведь?

Он молчал, судорожно сжимая свою папку. Но по его лицу я видела, что попала в точку.

– Он сказал, что это временно, – вдруг тихо проговорил Павел. – Что компания проходит сложный период, и нужно… оптимизировать налоги. Что все крупные фирмы так делают. А деньги для мамы – это просто аванс под будущую премию.

– И вы поверили.

– А что мне оставалось?! – он резко поднял голову, и в его голосе прорвалось отчаяние. – Врачи дали ей полгода! Полгода, понимаете?! А этот препарат… он не лечит, но он дает время. Еще год, может, полтора. А я думал, что за это время найдется что-то еще, какое-то новое лечение…

Слезы потекли по его щекам. Он не вытирал их, сидел и просто тихо, безнадежно плакал.

– Паша, посмотрите на меня, – я наклонилась чуть вперед. – Я сидела в камере. Мне грозит десять лет тюрьмы за документы, которые я подписала, доверившись супругу. Как вы думаете, что он сделает с вами, когда вы станете ему не нужны? Когда вы станете опасным свидетелем? Он уничтожит вас, не моргнув глазом. Он не оставит никого, кто знает его секреты. Он купил вашу лояльность за здоровье вашей матери. Но это временная сделка. Ваша матушка останется без вас. Одна. Лекарства закончатся, а вы останетесь соучастником в тяжком преступлении.

Я сделала паузу, давая ему осознать смысл сказанных мной слов.

– Вы думаете, он остановится на достигнутом? – продолжила я. – Павел, вы стали его инструментом. А когда инструмент становится опасным, от него избавляются. Сколько еще подписей он у вас попросит? Сколько еще «временных» операций? А что будет, когда следствие доберется до мелочей? Вы думаете, он станет вас покрывать?

– Я не предлагаю вам в открытую выступить против Марка, – я выдержала паузу, позволяя ему переварить услышанное. – Я предлагаю вам спасти себя. У вас есть выбор. Первый путь – оставаться с ним. Получать деньги, пока вы ему нужны, и каждый день ждать, когда за вами придут. А за вами придут, Паша, поверьте мне. Второй – помочь мне. Помочь следствию установить истину.

– Они посадят меня! – сорванным шепотом выдохнул собеседник.

– Нет, – твердо сказала я. – Если вы пойдете на сделку со следствием и станете ключевым свидетелем, вам гарантируют иммунитет. И мы поможем вам. Лев Борисович – один из лучших адвокатов в Москве по таким делам. Также я займусь вопросом легального ввоза лекарства для вашей мамы. Не за вашу подпись, а просто так. Потому что это правильно.

Я видела, как в его голове идет отчаянная борьба. Страх перед Марком боролся со страхом за свое будущее и с надеждой спасти мать. А ещё он отчаянно боялся, что она останется совсем одна, если его всё же посадят.

– Я… я не могу, – прошептал он. – Он убьет меня.

– А он уже вас не убивает? Медленно, каждый день? – спросила я. – Павел, посмотрите на себя. Когда вы в последний раз спокойно спали? Когда в последний раз смотрели в зеркало без отвращения? Вы же умираете изнутри. И ваша мама это видит. Материнское сердце чувствует, когда с ребенком что-то не так.

Он закрыл лицо руками.

– Она спрашивает, откуда деньги на лекарства, – глухо проговорил он. – Я говорю, что взял кредит. А она не верит. Она же не дура. Она понимает, что на мою зарплату такой кредит не дают.

– И что вы ей скажете,