Громила задрал хобот и утробно страшно зарычал-заурчал. Ничего себе — они даже так умеют!

И в этот же момент мой слух улавливает отвратительное жужжание, от которого тоже хочется визжать и скакать отсюда, как можно дальше. Француженка продолжает дёргаться и уже ревёт, её соседи тоже в панике, и я вдруг понимаю, что их кто-то грызёт. А следом раздаётся дикий рёв Геныча. Куда там слону — тот курит в сторонке…

А-а… нет — не курит! Слон вздрагивает, снова рычит и вдруг прёт на нас… быстро, решительно и неотвратимо.

— Пиzдец! — тихо и обречённо озвучивает Инесса наше общее мнение.

А я вижу только Стефанию с камерой на пути слона и, леденея от ужаса, подаюсь к ней… но не успеваю.

Больше я ничего не вижу. Но почему-то ещё слышу и чувствую. Раздавленная, я чувствую боль в затылке, ноге, заднице… ловлю ртом воздух и слышу… слава Богу! — с невероятным облегчением я слышу возмущённый писк Стешки:

— Дурак! Какого х-хрена ты творишь⁈ Ты мне к-камеру чуть не разбил!

— Да и хер с ней! — рычит Геныч. — Я её сам сейчас грохну! Фанатичка чокнутая, задрать тебя в объектив! Ты своё сраное кино даже в пасти крокодила готова снимать!..

— Да, г-готова! — огрызается Стефания.

Фу-ух, жива, моя маленькая! А я-то где?..

— Аленький, ты в порядке? — звучит у самого лица голос Вадика.

Теперь я вижу и его самого. Так вот кто меня придавил! Спасатель, чтоб его!..

— Нет, не в порядке, — я отталкиваю его в грудь, но тут же цепляюсь за протянутые им руки, чтобы выбраться из-под кресла.

— Извини, я думал, что нам хана, — бормочет он, но я отмахиваюсь.

Почёсывая ушибленный затылок, первым делом нахожу взглядом Стешку — цела, слава богу. Сидит вся сердитая и взъерошенная на том же месте и ковыряется в своей камере. И пусть весь мир подождёт…

Геныч что-то недовольно бубнит себе под нос, а сильно побледневший Жорик, закусив кулак, застыл в позе роденовского «Мыслителя».

— А слон где? — спрашиваю я, оглядываясь и не обнаруживая ни слонов, ни других туристов.

— Съебался! — спокойно выдаёт Инесса, обмахиваясь веером и пыхтя сигаретой. — Всю округу засрал с перепугу.

— No smoking! — с выпученными глазами кричит ей Тайо. Ой, и правда — курить же в заповеднике строжайше запрещено.

— Мальчик, да иди ты в жопу! — Инесса глубоко затягивается и выдыхает сизую струйку дыма. — Мне, может, жить осталось минут десять — меня какая-то африканская пидерсия укусила.

— Это дикие п-пчёлы, — хмуро поясняет Стефания, не отвлекаясь от своего занятия. — Их укус б-болезненный, но не смертельный.

— Ещё какой болезненный, — подаёт голос Геныч, перемежая слова с зубной дробью (похоже, у него откат начался). — Меня тоже погрызли.

— Да и хер с тобой! — выдаёт Инесса. — Нас из-за тебя чуть слон не затоптал.

— А я-то здесь при чём?

— А кто⁈ Ты ж ему своими децибелами все барабанные перепонки погнул, — рявкает Германовна, продолжая отравлять никотином заповедник. — И чего мы тут сидим, кого ждём — возвращения пчёл? Поехали!

И мы поехали.

По пути Инесса, которая во время нападения никуда не пряталась, пояснила нам, почему сбежал слон. Оказывается, ему навстречу ломанулись сразу двое — Тайо, который наверняка знает, как ошарашить и отпугнуть животное. И Геныч, который вообще ни хрена не знает, но решил отвлечь лопоухого зверя от Стефании. А вот кто довёл слона до диареи, можно только гадать. Хотя… чего тут гадать-то?

А Стешка разъяснила, что пчёл очень раздражают незнакомые запахи, и они, вероятно, среагировали на резкий парфюм француженки. Ну а нам перепало из-за непосредственной близости к неудачливой компании. Собственно, от пчёл все туристы и удрали. А самих пчёл, не переносящих табачного дыма, похоже, шуганула Германовна. Или они помчались вдогонку за французами.

— Меня тоже укусили, — тихо поделился Вадик и, заметив мою злорадную улыбку, спросил насмешливо: — Ты, небось, рада?

— Ещё бы!

А уж как я буду рада, когда наши мальчики поймут, что ближайшие две ночи нам предстоит провести на территории заповедника, в котором обитают все самые опасные хищники континента. А может, и всей планеты.

Глава 29

По закону природы

Вадим

Наше экстремальное сафари продолжается.

Теперь Сашка перебралась к сестре, и они обе плотно присели на уши нашему отважному проводнику. Тайо ведёт джип, непринуждённо кадрит наших девчонок и выглядит абсолютно счастливым. В то время как Жора выглядит притихшим и несчастным. Вооружившись допотопным театральным биноклем (и где только откопал такой?), он тупо таращится в окно, хотя смотреть там особо не на что. Инесса же на него ноль внимания — прикрывшись веером, она тихонько угорает над Генычем.

— Нет, ну нормально, Вадюх? А главное, я же ещё и дурак, — шёпотом жалуется он.

А поскольку тихо шептать Геныч не умеет, Германовна слышит каждое слово и трясётся от беззвучного смеха, аж подпрыгивает. Наверняка у неё тоже нервный отходняк, всё же никто не ожидал от якобы безопасного заповедника подобного приёма — одновременной атаки диких пчёл и слонов.

Мне же и смешно, и слегка ещё колбасит, но Генычу я сочувствую. Окажись я первым на пути многотонного зверя, сейчас бы вряд ли с таким энтузиазмом мог обижаться на свою женщину, если бы вообще способен был говорить. Но Стешка и правда выступила не по делу, хотя я думаю, что это она от испуга. А ведь сейчас и не скажешь — щебечет себе весело, отчего Геныч заводится ещё сильнее:

— Да я готов поставить эту тачку против вчерашних носков на то, что если бы этот еблан ушастый, задрать его в хобот, затоптал меня вместе с камерой, то она, — Геныч обвиняюще указал на Стефанию, — сейчас оплакивала бы свою грёбаную технику! И похер, что меня размазало по слоновьей подошве.

— Не размазало же, — вклинилась Инесса. — Не наговаривай на девочку, она тоже очень испугалась.

— Му-гу… скорее, она за слона испугалась. А то вдруг он споткнулся бы об меня и хобот поцарапал…

— Геночка, сынок, достал ты уже скулить. Обошлось, и слава богу.

— Обошло-ось⁈. Да меня муха цеце укусила! — зло и обиженно прорычал Геныч. — А это пиzдец как больно! Как расплавленным оловом в открытую рану прыснули…

— Мы в курсе, — напомнил я, потерев предплечье, в котором до сих пор острой болью жалил яд. — Нас с Инессой