На его губах появляется легкая улыбка, и, притянутая его присутствием, я прижимаюсь к нему, пока мы не начинаем дышать одним дыханием. Может, это алкоголь, а может, это подтверждение того, что любовь, которую я так долго испытывала к нему, никогда не угасала, потому что где-то в глубине души я знала, что он никогда бы так не поступил со мной. Его слова кажутся правдивыми. Мне никогда не было понятно, почему он впустил Бриэль в свою постель, но теперь вдруг все стало ясно.

— Ты, без сомнения, самая сильная женщина, которую я знаю. И из-за этого я не знаю, как ты могла меня простить. Возможно, я был ребенком, когда разбил нашу любовь, но с тех пор я живу с этим решением каждый день.

— Почему же ты не пришел ко мне? Это письмо могло потеряться на почте. — Мои щеки пылают. Мне немного стыдно, что я никогда не открывала это письмо, а вместо этого шесть месяцев каждую ночь прижимала его к груди.

Кэл вздыхает.

— Это должен был быть твой выбор, Рен. Я должен был уважать твое решение, что ты покончила со мной. С нами.

Это было достойно восхищения и так похоже на Каллахана, которого я знала. Он постоянно сражался со своим отцом из-за заданий, которые ему поручали. Иногда казалось, что я встречаюсь с совершенно другим человеком. Но он никогда не отнимал у меня право выбора. Многие из наказаний, о которых он мне рассказывал, до сих пор преследуют меня в кошмарах. Я пыталась взять под контроль эти мрачные истории, записывая самые страшные сцены в своих книгах как своего рода катарсическую терапию. Иногда это срабатывало. Но чаще всего это причиняло мне боль.

— Когда ты съехала из дома Бьянки, я не мог даже доверять себе, что смогу следить за тобой. Я боялся, что если увижу, что ты с кем-то встречаешься, меня обвинят в нескольких убийствах.

Я морщу нос.

— В нескольких?

— Я бы убил всех, с кем ты встречалась, и всю их родословную. Очевидно.

Из моей груди вырывается смех, но он затихает, когда Кэл не присоединяется.

Черт, он серьезно.

— Так вот почему ты не знал о моих писательских наклонностях?

На этот раз Кэл улыбается.

— Нет, но поверь, я прочитал первую половину «Любовников греха» при первой же возможности. Кстати, она мне кажется смутно знакомой. — Он ухмыляется, сжимая мое бедро и бросая мне многозначительный взгляд своими карими глазами.

Его замечание верно. Первая книга была основана на одном конкретном задании, которое ему поручил его отец: он должен был соблазнить женщину, которая была старше его на пятнадцать лет. Это извращенно — больно — потому что Кэлу было всего шестнадцать, когда отец отправил его, а женщине было за тридцать. Но в моей книге ему было чуть за двадцать, а ей всего тридцать, и в конце они влюбились друг в друга. Все это с удовольствием проглотили, и это положило начало моей карьере писателя. Мои щеки покраснели. Каллахан Кин прочитал мое произведение. Я делаю единственное, что могу: меняю тему разговора.

— Письмо, которое ты прислал. Я его так и не открыла. — Признание вырывается из меня. С момента взлома меня преследует мысль, что я никогда не узнаю, какие секреты были спрятаны между его страницами.

Темно-карие глаза Кэла расширяются.

— Ты никогда…? — В его голосе слышится недоверие.

Я качаю головой.

— Я хранила его в коробке из-под обуви вместе с несколькими фотографиями, которые моя мама делала на протяжении многих лет. Его украли во время взлома. Каждое слово причиняет мне боль в груди, и я тянусь к призрачной боли.

— Вот почему ты никогда не встречалась со мной...

Не встречалась?

— Я здесь сейчас. — Мои слова — тихое признание, и я молюсь, чтобы он понял двойной смысл. Я обнимаю его за плечи, и мои пальцы играют с волосами у него на шее. Его улыбка рассеивает напряжение, долго давившее на мои плечи.

Затем он хмурится.

— Откуда ты узнала, что я пошел в Abstrakt, чтобы встретиться с Кирой?

Смущающий поток сообщений, поступавших в течение всего дня, возвращается в мою голову, и моя улыбка исчезает.

— Леон написал мне. Он прислал мне фотографии, на которых ты заходишь с ней в отдельную комнату. — Я приподнимаю бровь, и меня пронзает приступ ревности. — Ты невероятно убедителен.

Кэл хмурится и прижимается лбом к моему. Я закрываю глаза. Это прикосновение такое знакомое и в то же время такое незнакомое. Оно длится всего мгновение.

Когда он говорит, это звучит почти как рычание.

— Почему Леон пишет тебе?

Я вздыхаю, слегка развеселенная его явной ревностью.

— Похоже, он писал мне весь день. Я хотела поговорить с тобой об этом, потому что это действительно странно. Он заваливал мой телефон сообщениями, умоляя меня не идти на встречу в издательство. Как будто он знал, что что-то произойдет.

Кэл раздувает ноздри и тихо ругается.

— Почему ты не сказала мне раньше?

— Я отключила его уведомления. Я не видела сообщения до того вечера. Потом это как-то отошло на второй план.

Кэл снова ругается, на этот раз громче. Я молчу, не зная, что сказать.

Он целует меня в висок и шепчет мне на ухо:

— Я не злюсь на тебя, Рен.

Я глубоко выдыхаю.

— Я никогда не смогу злиться на тебя. Если я и злюсь на кого-то, то только на себя.

Кэл ловит мой взгляд и поднимает мой подбородок одним пальцем. Наши губы находятся на расстоянии одного дыхания, и тепло его тела грозит зажечь меня.

— Прости, Лорен. Мне так чертовски жаль. — Его извинения вырываются из его груди, и я отчаянно хочу в них поверить.

— Я тоже должна извиниться перед тобой. Я не должна была так враждебно относиться к тебе в Abstrakt. Я просто... не знала, как вести себя в твоем присутствии и как притворяться, что мне все равно.

Каллахан смотрит на меня с чем-то, борющимся в его глазах. Затем мелькает боль в сердце, и наконец: решимость. Улыбка скользит по его губам, уступая место озорной ухмылке. Его руки скользят по изгибу моей шеи, пальцы прослеживают пульс и обхватывают мою челюсть. Он наклоняет мое лицо к своему и шепчет мне на губы:

— Я сейчас поцелую тебя.

Не дожидаясь моего ответа, он прижимается губами к моим. Я погружаюсь в поцелуй, обнимая его за шею и притягивая к себе, если это вообще возможно. Его губы такие же мягкие, как я помню, как много лет