Алешка сидел далеко, в углу стола, между Сергеем Борисовичем и Дашкой. Ковырял вилком в тарелке равнодушно, косился на робота за спиной.

Римму жгло желание как-то помочь ему, освободить из-под опеки Сергея Борисовича, забрать себе. Но как заберешь? Не силой же.

Терпела.

Алеша попросил попить. Дашка принесла сок в маленькой упаковке, воткнула соломинку.

— Пей.

— Надо было в стакан налить, — назидательно сказал Сергей Борисович.

— Он так привык, — ответила Даша, оправдываясь.

Денис через стол укоризненно посмотрел на нее. Даша покраснела.

— Плохо, — бросил Сергей Борисович.

— Как ребенку вкусно, пусть так и пьет, — заметила Римма, обиженная за дочку.

— Культуру надо прививать с детства, — ответил, остро глянув на нее, Сергей Борисович.

— Ну да, — кивнула Римма, — всех сидеть и учить, это, конечно, культурно!

Она выпила фужер вина, раскраснелась и, хоть пьяна не была, пришла в боевое возбуждение.

Учитель так на нее действовал, кто же!

— Во-первых, не всех, — с привычным превосходством парировал Сергей Борисович. — Во-вторых, я знаю, о чем говорю. Имею опыт.

— А я, по-вашему, не имею? — снова выпрямилась Римма — воинственно.

— Я так не говорил, — уклончиво ответил Сергей Борисович. — И вообще, речь не о вас.

— Мама, ну что ты! — зашипела Дашка. — Перестань!

— А что я… — возмутилась Римма.

— Риммочка, правда, — вмешалась мать. — Зачем это?

Денис сбоку глянул на Римму, но промолчал: хватило ума. Дашка сидела насупленная, стыдилась ее.

Римма чувствовала себя так, как будто ее отчитали и поставили в угол. Ничего себе ощущение! Надо было идти сюда за этим?

— А давайте выпьем за то, — подала слабый голос Татьяна Николаевна, — чтобы почаще видеться! Чтобы больше было радостных встреч и меньше грустных прощаний! И вообще, давайте говорить друг другу комплименты! Ведь это все любви счастливые моменты!

Все поддержали ее лирический подвиг, выпили кто сколько. Римма уже вина не трогала, не хотела пьянеть. Скажут потом, напилась, буянила. Учителя они такие, им только повод дай.

Татьяна Николаевна пила лишь минералку, мать — вообще ничего. Даша, понятно, — сок. Но мужчины, отец и сын, пили водочку и закусывали споро.

Все как будто успокоилось. Римма видела, что застолье быстро себя исчерпывает. Не та компания. Часа полтора посидели, а Дашка уже заговорила про чай, про торт. Скоро сваты уйдут: Татьяне Николаевне пора отдыхать, наступит их долгожданное время.

— Надо было кафе заказать на день рожденья, детей пригласить, аниматора, — сказала Римма. — Сейчас все так делают. И Алешке было бы веселей. А то сидит скучный. Да, Леша?

Она улыбнулась внуку.

Тот ответил слабой улыбкой, но сказать ничего не мог.

Еще бы возле деда такого-то!

— К чему эта нескромность? — поморщился Сергей Борисович. — Зачем внушать ребенку мысль, что он некий особенный, исключительный? Пусть доказывает свою исключительность учебой, успехами, примерным поведением. Мы в детстве никаких кафе не знали. И ничего, выросли нормальными людьми, полноценными. Вы со мной не согласны?

Он в упор посмотрел на Римму.

Ей так хотелось спорить, сил не было. Но понимала, что не выдержит этого корректного тона, собьется, нагрубит и опять будет неправа, виновата, побеждена.

Поэтому сочла за лучшее в спор не вступать. Однако и промолчать не могла, не на ту напали.

— Когда оно было, наше детство? — стараясь говорить спокойно, ответила она. — Тогда вообще все другое было. Ничего нельзя было ни купить, ни достать. Нищета. Сейчас мы по-другому живем. Так почему ребенок должен мучиться?

— С чего вы взяли, что он мучается? — усмехнулся Сергей Борисович.

Снисходительность его была невыносима. Если бы не Дашкин умоляющий взгляд, не мать, Римма всыпала бы ему по первое число. А так приходилось сдерживаться из последних сил.

— Ни с чего, — буркнула она нелюбезно.

Алеша, допив сок, начал вытягивать трубочкой остатки из углов и забулькал, захрипел на всю комнату.

— Алеша, перестань! — строго сказал ему Сергей Борисович. — Как тебе не стыдно так себя вести?

Алеша испуганно замер, побагровел, боясь высунуть трубочку и отнять ото рта, вздохнуть боясь.

Римма как глянула на него, обо всем забыла.

— Что вы кричите на ребенка! — спросила она.

— Я не кричу, — сведя губы в белую точку, отчеканил Сергей Борисович. — Я просто делаю замечание о недопустимом поведении за столом!

— Да столько можно делать замечания? — не испугалась Римма. — Пусть ребенок пьет, как хочет. Вы же его заикой сделаете.

— Сделайте милость, не учите меня обращаться с детьми! — сжал рот еще сильнее Сергей Борисович.

— Да перестаньте! — махнула рукой Римма. — Вас учить и учить. Не знаю, как вас вообще к детям подпускают.

Она поняла, что сорвалась, что все покатилось, не остановить, да и не останавливала уже. Будут все ей указывать! Как будто она сама не знает, что делать! Знает, и других научит. А то все ходят на цыпочках перед этим… Гитлером, словно на него управы нет. Есть!

— Это не вам судить, — проскрежетал Сергей Борисович.

Пятна на его подбородке из розовых стали красными, рот совсем побелел и как бы втянулся внутрь.

— Почему же не мне? — насмешливо спросила Римма. — Воспитание не то?

— Мама! — крикнула Дашка.

— Римма, — подняла перепуганные глаза мать.

— В самом деле, Римма Игоревна… — не выдержал и Денис.

— Нет, скажите! — не обращала на них внимания Римма. — Плохо я воспитана, по-вашему? Скажите! А, молчите? Так я вам скажу: это вы плохо воспитаны. Потому что сидеть и всех учить, на ребенка кричать — это надо вообще воспитания никакого не иметь.

Сергей Борисович поиграл желваками, но пересилил себя, отвел взгляд, даже изобразил что-то вроде улыбки. Сказывалась практика.

Его молчание ясно давало понять: этот спор он считает пустым и отвечать на Риммины обвинения не намерен — не тот уровень.

Римма его улыбку поняла и вся взбеленилась.

— Ну, конечно, смейтесь! Только и умеете, что над людьми смеяться. А это, по-вашему, культурно?

— Мама, хватит! — приказала Дашка.

— А ты что? — обратилась к нее Римма. — На твоего ребенка орут, а ты сидишь и молчишь…

— Ну чего ты такая