шинковала, резала, взбивала, томила соусы, с невероятной тщательностью раскладывая еду по тарелкам, как настоящий шеф-повар. Она зажгла десятки свечей, расставила их по всей гостиной, включила тихую, меланхоличную музыку. Пентхаус преобразился. Стерильный блеск сменился теплым, живым сиянием. Пахло чесноком, травами и свежей выпечкой. Она сама преобразилась — надела его любимое черное платье, сделала макияж, уложила волосы. Она хотела быть для него идеальной. Безупречной. Чтобы у него не осталось никаких сомнений.
Когда раздался щелчок замка, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Она замерла у стола, сжимая в потных ладонях край платья.
Марк вошел и остановился как вкопанный. Его взгляд скользнул по залитой свечным светом гостиной, по накрытому изысканному столу, по ней, стоящей в центре этой картины. И на его лице, впервые за последние сутки, произошло изменение. Маска ледяной отстраненности дрогнула. Его брови медленно поползли вверх, а в уголках его глаз наметились лучики крошечных морщинок. Он смотрел на нее с таким нескрываемым, чистым изумлением, что у Арианы перехватило дыхание.
— Ариана…, — произнес он, и его голос наконец обрел ту самую, знакомую ей бархатистость. — Это… что все это?
— Я… я хотела сделать тебе сюрприз, — голос ее дрогнул от волнения. — После тяжелой командировки. Чтобы ты… отдохнул.
Он медленно подошел к ней, его взгляд скользил по ее лицу, по платью, по столу. Он поднял руку и легонько, почти с благоговением, провел тыльной стороной пальцев по ее щеке.
— Ты провела за этим весь день? — спросил он тихо.
Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова, глядя в его глаза и видя в них то, чего так жаждала, — возвращение. Возвращение к ней.
— Это невероятно, — он покачал головой, и на его губах появилась та самая, редкая и такая дорогая ей улыбка. — Пахнет потрясающе. Я… я не знаю, что сказать.
Он потянулся к ней и поцеловал. Долго, нежно, глубоко. Это был поцелуй примирения, поцелуй благодарности, поцелуй любви. В этот момент все ее страхи отступили. Она была права. Она все сделала правильно. Он здесь, с ней, он ее Марк.
Они сели ужинать. Он расспрашивал ее о том, как прошел ее день, искренне восхищался каждым блюдом, его похвала была щедрой и конкретной. Он рассказывал ей о переговорах, уже без той мрачной сдержанности, а как о сложной, но выигранной битве. Они смеялись, их ноги касались друг друга под столом, атмосфера была наполнена той самой интимной теплотой, ради которой она все и затеяла.
Ариана ловила момент. Она наблюдала за ним, за тем, как он расслабляется, как его глаза теряют стальную остроту и становятся мягкими. Она почти что чувствовала слова на кончике своего языка. Еще немного. Еще глоток вина, еще одна шутка, еще одна улыбка…
И в этот самый момент, когда она уже собралась с духом, чтобы начать, с его телефона, лежавшего на столе, раздался резкий, пронзительный, служебный звонок. Не обычная мелодия, а специальный, тревожный сигнал, который означал экстренную ситуацию высшего уровня.
Улыбка мгновенно сошла с лица Марка. Его взгляд стал острым и сфокусированным. Он извиняюще взглянул на нее и поднес трубку к уху.
— Вольский.
Ариана, сидя напротив, видела, как его лицо снова застывает в привычной, непроницаемой маске. Он слушал, изредка вставляя короткие, отрывистые вопросы:
— Когда?.. Насколько серьезно?.. Кто на месте?..
Через пару минут он опустил телефон.
— Ариана, прости, — его голос снова стал ровным и деловым. — Сорвалась многомиллионная поставка по азиатскому контракту. Логистический коллапс. Мне нужно срочно ехать в офис, собирать кризисный штаб.
Он встал, его движения снова стали резкими и целеустремленными. Он уже не смотрел на нее, его мысли были там, в эпицентре катастрофы.
— Я понимаю… — слабо протестовала она, вставая, чувствуя, как почва уходит из-под ног.
Марк наклонился, механически поцеловал ее в щеку.
— Это было прекрасно. Правда. Мы… мы как-нибудь в другой раз.
Он уже надевал пиджак, его взгляд был прикован к экрану телефона, где сыпались новые сообщения.
— Не жди меня, скорее всего, задержусь до утра.
И через минуту Марк ушел. Дверь лифта закрылась, унося его прочь. Громкий хлопок отозвался в звенящей тишине.
Ариана осталась стоять посреди своего прекрасного, безупречного ужина. Свечи весело потрескивали, музыка все так же нежно лилась из колонок, на столе стояли нетронутые десерты. Пахло любовью, надеждой и несбывшимися мечтами.
Она медленно опустилась на стул. Ее руки бессильно упали на колени. Она смотрела на его пустую тарелку, на его бокал, в котором осталось немного вина. Ирония судьбы была безжалостной. Она подготовила все для самого важного разговора в своей жизни, создала идеальные условия, и само провидение в лице сломанной логистической цепочки вырвало его из этого момента.
Слезы подступили к горлу, но она сглотнула их. Она сидела одна в огромной, нарядной квартире, и ее несказанные слова висели в воздухе тяжелым, невидимым грузом. Правда снова была отложена. А вместе с ней откладывалось и ее спокойствие, и ее уверенность в завтрашнем дне. Она осталась наедине со своей тайной, и в этот раз одиночество было особенно горьким.
49. Ночной разговор
Ариана не смогла заснуть. Она лежала в центре огромной кровати, прислушиваясь к тишине, которая была громче любого шума. Каждый скрип лифта в шахте, каждый отдаленный гудок машины на улице заставлял ее сердце замирать в напрасной надежде. Но часы пробили два, потом три ночи, а он все не возвращался.
Свечи догорели, оставив в воздухе сладковатый запах парафина, смешанный с ароматом остывшей еды. Она не стала убирать со стола. Эти нетронутые блюда были памятником ее провалившемуся плану, ее несбывшейся надежде. Она лежала в темноте и ощущала внутри себя растущий, живой комок новой жизни, который теперь казался ей не источником радости, а тяжелой, опасной ношей.
Около четырех утра наконец послышался сдержанный щелчок замка. Шаги в прихожей были тихими, усталыми. Он старался не шуметь. Ариана притворилась спящей, закрыв глаза и замерев в неестественной позе. Она слышала, как он раздевается в гардеробной, как крадется в ванную, как через несколько минут выходит и осторожно ложится рядом с ней на кровать. Он лег на спину, не касаясь ее, и тяжело вздохнул. От него пахло холодным ночным воздухом и кофе.
Они лежали молча. Напряжение в воздухе было почти осязаемым. Ариана чувствовала, как ее собственное тело стало одеревеневшим, ненастоящим. Она боялась пошевелиться, боялась выдать свое бодрствование.
